Page 26 - На западном фронте без перемен

вспоминаю, что мы на кладбище.
Но огонь сильнее, чем все другое. Он выключает сознание, я забиваюсь еще глубже под гроб,
— он защитит меня, даже если в нем лежит сама смерть.

Передо мной зияет воронка. Я пожираю ее глазами, мне нужно добраться до нее одним
прыжком. Вдруг кто-то бьет меня по лицу, чья-то рука цепляется за мое плечо. Уж не мертвец
ли воскрес? Рука трясет меня, я поворачиваю голову и при свете короткой, длящейся всего
лишь секунду вспышки с недоумением вглядываюсь в лицо Катчинского; он широко раскрыл
рот и что-то кричат; я ничего не слышу, он трясет меня, приближает свое лицо ко мне;
наконец грохот на мгновение ослабевает, и до меня доходит его голос:
— Газ, г-а-а-з, г-а-аз, передай дальше.

Я рывком достаю коробку противогаза. Неподалеку от меня кто-то лежит. У меня сейчас
только одна мысль — этот человек должен знать!

— Га-а-з, га-аз!
Я кричу, подкатываюсь к нему, бью его коробкой, он ничего не замечает. Еще удар, еще удар.
Он только пригибается, — это один из новобранцев. В отчаянии я ищу глазами Ката, — он уже
надел маску. Тогда я вытаскиваю свою, каска слетает у меня с головы, резина обтягивает мое
лицо. Я наконец добрался до новобранца, его противогаз как раз у меня под рукой, я
вытаскиваю маску, натягиваю ему на голову, он тоже хватается за нее, я отпускаю его, бросок,
и я уже лежу в воронке.
Глухие хлопки химических снарядов смешиваются с грохотом разрывов. Между разрывами
слышно гудение набатного колокола; гонги и металлические трещотки возвещают далеко
вокруг: «Газ, газ, газ!»

За моей спиной что-то шлепается о дно воронки.
Раз-другой. Я протираю запотевшие от дыхания очки противогаза. Это Кат, Кропп и еще кто-
то. Мы лежим вчетвером в тягостном, напряженном ожидании и стараемся дышать как
можно реже.

В эти первые минуты решается вопрос жизни и смерти: герметична ли маска? Я помню
страшные картины в лазарете: отравленные газом, которые еще несколько долгих дней
умирают от удушья и рвоты, по кусочкам отхаркивая перегоревшие легкие.

Я дышу осторожно, прижав губы к клапану. Сейчас облако газа расползается по земле,
проникая во все углубления. Как огромная мягкая медуза, заползает оно в нашу воронку,
лениво заполняя ее своим студенистым телом. Я толкаю Ката: нам лучше выбраться наверх,
чем лежать здесь, где больше всего скапливается газ. Но мы не успеваем сделать это: на нас
снова обрушивается огненный шквал. На этот раз грохочут, кажется, уже не снаряды, — это
бушует сама земля.

На нас с треском летит что-то черное и падает совсем рядом с нами, это подброшенный
взрывом гроб.

Я вижу, что Кат делает какие-то движения, и ползу к нему. Гроб упал прямо на вытянутую
руку того солдата, что лежал четвертым в нашей яме. Свободной рукой он пытается сорвать с
себя маску. Кропп успевает вовремя схватить его руку и, заломив ее резким движением за
спину, крепко держит.
Мы с Катом пробуем освободить раненую руку. Крышка гроба треснула и держится непрочно;
мы без труда открываем ее; труп мы выбрасываем, и он скатывается на дно воронки; затем мы
пытаемся приподнять нижнюю часть гроба.

К счастью, солдат потерял сознание, и Альберт может нам помочь. Теперь нам уже не надо
действовать так осторожно, и мы работаем в полную силу. Наконец гроб со скрипом трогается
с места и приподнимается на подсунутых под него лопатах.

Стало светлее. Кат берет обломок крышки, подкладывает его под раздробленное плечо, и мы
делаем перевязку, истратив на это все бинты из наших индивидуальных пакетов. Пока что мы
больше ничего не можем сделать.