Page 77 - На западном фронте без перемен

детей. Им бы следовало вздернуть того, кто у них пишет это. Вот где подлинные-то
виновники!

Мюллер встает:
— Во всяком случае, лучше, что война идет здесь, а не в Германии. Взгляните-ка на воронки!

— Это верно, — неожиданно поддерживает его не кто иной, как Тьяден, но еще лучше, когда
войны вовсе нет.

Он удаляется с гордым видом, — ведь ему удалосьтаки побить нас, молодежь. Его рассуждения
и в самом деле очень характерны; их слышишь здесь на каждом шагу, и никогда не знаешь,
как на них возразить, так как, подходя к делу с этой стороны, перестаешь понимать многие
другие вещи. Национальная гордость серошинельника заключается в том, что он находится
здесь. Но этим она и исчерпывается, обо всем остальном он судит сугубо практически, со своей
узко личной точки зрения.

Альберт ложится в траву.
— Об этих вещах лучше вовсе ничего не говорить, — сердится он.

— Все равно ведь от этого ничего не изменится, — поддакивает Кат.
В довершение всего нам велят сдать почти все недавно полученные новые вещи и выдают
наше старое тряпье. Чистенькое обмундирование было роздано только для парада.
Нас отправляют не в Россию, а на передовые. По пути мы проезжаем жалкий лесок с
перебитыми стволами и перепаханной почвой. Местами попадаются огромные ямы.
— Черт побери, ничего себе рвануло! — говорю я Кату.

— Минометы, — отвечает тот и показывает на деревья.
На ветвях висят убитые. Между стволом и одной веткой застрял голый солдат. На его голове
еще надета каска, а больше на нем ничего нет. Там, наверху, сидит только полсолдата, верхняя
часть туловища, без ног.

— Что же здесь произошло? — спрашиваю я.
— Его вытряхнуло из одежды, — бормочет Тьяден.
Кат говорит:
— Странная штука! Мы это уже несколько раз замечали. Когда такая мина саданет, человека
и в самом деле вытряхивает из одежды. Это от взрывной волны.

Я продолжаю искать. Так и есть. В одном месте висят обрывки мундира, в другом, совсем
отдельно от них, прилипла кровавая каша, которая когда-то была человеческим телом. Вот
лежит другой труп. Он совершенно голый, только одна нога прикрыта куском кальсон да
вокруг шеи остался воротник мундира, а сам мундир и штаны словно развешаны по веткам. У
трупа нет обеих рук, их словно выкрутило. Одну из них я нахожу в кустах на расстоянии
двадцати шагов.
Убитый лежит лицом вниз. Там, где зияют раны от вырванных рук, земля почернела от крови.
Листва под ногами разворошена, как будто он еще брыкался.

— Несладко ему пришлось. Кат, — говорю я.

— Получить осколок в живот тоже несладко, — отвечает тот, пожимая плечами.
— Вы только нюни не распускайте, — вставляет Тьяден.

Все это произошло, как видно, совсем недавно, — кровь на земле еще свежая. Так как мы
видим только одних убитых, задерживаться здесь нам нет смысла. Мы лишь сообщаем о своей
находке на ближайший санитарный пункт. Пусть горе-вояки из санитарного батальона сами
позаботятся об этом, — в конце концов мы не обязаны выполнять за них их работу.
Нам надо выслать разведчиков, чтобы установить глубину обороны противника на нашем
участке. После отпуска мне все время как-то неловко перед товарищами, поэтому я прошу
послать и меня. Мы договариваемся о плане действий, пробираемся через проволочные