Page 35 - Обелиск

И действительно, впереди послышался обращенный к Ткачуку голос:
– Тимох Титович!
Ткачук проворчал что-то, не убыстряя шага, а я сорвался с места, боясь упустить эту
неожиданную возможность подъехать. Какой-то человек вылез из кабины и, придерживая
открытой дверцу, сказал:
– Полезайте вовнутрь. Там свободно.
Я, однако, помедлил, поджидая Ткачука, который неторопливо, вразвалку подходил к
машине.
– Что же это вы так задержались? – обратился к нему хозяин «газика», и я только
теперь узнал в нем заведующего районе Ксендзова. – А я думал, вы давно уже в городе.
– Успеется в город, – пробурчал Ткачук.
– Ну залезайте, я подвезу. А то автобус уже прошел, сегодня больше не будет.
Я сунулся в темное, пропахшее бензином нутро «газика», нащупал лавку и сел за
бесстрастно-неподвижной спиной шофера. Казалось, Ткачук не сразу решился последовать
за мной, но наконец, неуклюже хватаясь за спинки сидений, втиснулся и он. Заведующий
районе звучно захлопнул дверцу.
– Поехали.
Из-за шоферского плеча было удобно и приятно смотреть на пустынную ленту шоссе,
по обе стороны которого проносились навстречу заборы, деревья, хаты, столбы.
Посторонились, пропуская нас, парень и девушка. Она заслонила ладонью глаза, а он смело
и прямо смотрел в яркий свет фар. Село кончалось, шоссе выходило на полевой простор,
который сузился в ночи до неширокой ленты дороги, ограниченной с боков двумя белесыми
от пыли канавами.
Заведующий районе повернулся вполоборота и сказал, обращаясь к Ткачуку:
– Зря вы там, за столом, насчет Мороза этого. Непродуманно.
– Что непродуманно? – сразу недобро напрягся на сиденье Ткачук, и я подумал, что не
стоит опять начинать этот нелегкий для обоих разговор.
Ксендзов, однако, повернулся еще больше – казалось, у него был какой-то свой на это
расчет.
– Поймите меня правильно. Я ничего не имею против Мороза. Тем более теперь, когда
его имя, так сказать, реабилитировано...
– А его и не репрессировали. Его просто забыли.
– Ну пусть забыли. Забыли потому, что были другие дела. А главное, были побольше,
чем он, герои. Ну в самом деле, – оживился Ксендзов, – что он такое совершил? Убил ли он
хоть одного немца?
– Ни одного.
– Вот видите! И это его не совсем уместное заступничество. Я бы даже сказал –
безрассудное...
– Не безрассудное! – обрезал его Ткачук, по нервному прерывающемуся голосу
которого я еще острее почувствовал, что сейчас говорить им не надо.
Но, как видно, у Ксендзова тоже что-то накипело за вечер, и теперь он хотел
воспользоваться случаем и доказать свое.
– Абсолютно безрассудное. Ну что, защитил он кого? О Миклашевиче говорить не
будем – Миклашевич случайно остался в живых, он не в счет. Я сам когда-то занимался этим
делом и, знаете, особого подвига за этим Морозом не вижу.
– Жаль, что не видите! – чужим, резким голосом отрезал Ткачук. – Потому что
близорукий, наверно! Душевно близорукий!
– Гм... Ну, допустим, близорукий, – снисходительно согласился заведующий районе. –
Но ведь не я один так думаю. Есть и другие...
– Слепые? Безусловно! И глухие. Невзирая на посты и ранги. От природы слепые. Вот
так! Но ведь... Вот вы скажите, сколько вам лет?
– Ну, тридцать восемь, допустим.