Page 30 - Обелиск

– Что, приехали?
– Ага, приехали. Я тут распрягу, а вы пройдите немного, у почты остановка.
– Знаю, не первый раз, – сказал Ткачук, слезая с воза. Я тоже соскочил на
выщербленный край асфальта. – Ну, спасибо, дед, за подвоз. С нас причитается.
– Не за что. Конь колхозный, так что...
Повозка свернула во двор, а мы, медленно ступая после неудобного сидения на возу,
потащились по сельской улице. Тусклый свет фонаря на столбе не достигал следующего,
светлые отрезки улицы чередовались с широкими полосами тени, и мы шли, попадая то в
свет, то в потемки. Я ждал продолжения рассказа о Сельце, но Ткачук молча топал,
прихрамывая, и я не решался торопить его. Где-то впереди затарахтел двигатель, мы
посторонились, пропуская трактор на резиновых колесах, который лихо прокатил мимо; свет
его единственной фары едва достигал дороги. За трактором впереди стало видно ярко
освещенное крыльцо белого кирпичного домика с вывеской сельской чайной. Из ее
застекленных дверей неторопливо вышли двое и, закуривая, остановились возле приткнутого
к самой обочине ЗИЛа. Ткачук с какой-то новою мыслью посмотрел в ту сторону.
– Может, зайдем, а?
– Давайте, что ж, – покорно согласился я.
Мы обошли ЗИЛ и свернули на небольшой, посыпанный гравием дворик.
– Была когда-то задрипанная забегаловка, а теперь вон какой домище отгрохали. Ей-бо,
в этой не был еще, – словно бы извиняясь, объяснил он, пока мы шагали по бетонным
ступенькам.
Я смолчал – к чему оправдываться: все мы грешны в этом малопочтенном деле.
Небольшое помещение чайной было почти пустым, если не считать углового столика у
печки, за которым непринужденно восседали трое мужчин. Остальные полдюжины легких
городских столиков и таких же кресел при них были не заняты. Женщина в синей
нейлоновой куртке тихо переговаривалась через стойку с буфетчицей.
– Ты садись. Я сейчас, – кивнул мне на ходу Ткачук.
– Нет, вы садитесь. Я помоложе.
Он не заставил себя уговаривать, сел на первое попавшееся место за ближним столом,
напомнив, однако:
– Два по сто, и хватит. И может, пива еще? Если есть.
Пива, к сожалению, тут не оказалось, водки тоже. Было только «Мицнэ», и я взял
бутылку. На закуску буфетчица предложила котлеты – сказала, свежие, только недавно
привезенные.
Я подумал, что Ткачуку такое угощение вряд ли понравится. И действительно, не успел
я все это донести до стола, как мой спутник неодобрительно сморщился.
– А беленькой не нашлось? Терпеть не могу этих чернил.
– Ничего не поделаешь, берем, что дают.
– Да уж так...
Мы молча выпили по стакану «чернил». Немного еще осталось в бутылке. Закусывать
Ткачук не стал, вместо этого закурил из моей мятой пачки.
– Беленькая, она, конечно, подлая, но вкус имеет. «Столичная», скажем. Или, знаешь,
еще лучше самодельная. Хлебная. Из хороших рук если. Эх, умели когда-то ее делать!
Вкуснота, не то что эта химия. И градус, я тебе доложу, имела, ого!
– А вы что... уважали?
– Было дело! – вскинул он на меня покрасневшие глаза. – Когда помоложе был.
Расспрашивать его насчет того «дела» я не решился – я с нетерпением ожидал
продолжения рассказа о давних событиях в Сельце. Но он как будто потерял уже всякий
интерес к ним, курил и сквозь дым косо поглядывал в угол, где хорошо подвыпившие
мужчины горланили на всю чайную. Они ссорились. Один из них, в ватнике, так двинул
столом, что с него едва не слетела посуда.
– Набрались. Того, лысоватого, немного знаю. Бухгалтер со спиртзавода. В партизанку