Page 4 - Олеся

всеми ставнями и дверьми, или, забравшись в трубу, скулит так жалобно, скучно и
непрерывно, то поднимая все выше, все тоньше свой голос, до жалобного визга, то опуская
его вниз, до звериного рычанья. Порою бог весть откуда врывался этот страшный гость и в
мою комнату, пробегал внезапным холодом у меня по спине и колебал пламя лампы, тускло
светившей под зеленым бумажным, обгоревшим сверху абажуром.
На меня нашло странное, неопределенное беспокойство. Вот, думалось мне, сижу я
глухой и ненастной зимней ночью в ветхом доме, среди деревни, затерявшейся в лесах и
сугробах, в сотнях верст от городской жизни, от общества, от женского смеха, от
человеческого разговора… И начинало мне представляться, что годы и десятки лет будет
тянуться этот ненастный вечер, будет тянуться вплоть до моей смерти, и так же будет реветь
за окнами ветер, так же тускло будет гореть лампа под убогим зеленым абажуром, так же
тревожно буду ходить я взад и вперед по моей комнате, так же будет сидеть около печки
молчаливый, сосредоточенный Ярмола – странное, чуждое мне существо, равнодушное ко
всему на свете: и к тому, что у него дома в семье есть нечего, и к бушеванию ветра, и к моей
неопределенной, разъедающей тоске.
Мне вдруг нестерпимо захотелось нарушить это томительное молчание каким-нибудь
подобием человеческого голоса, и я спросил:
– Как ты думаешь, Ярмола, откуда это сегодня такой ветер?
– Ветер? – отозвался Ярмола, лениво подымая голову. – А паныч разве не знает?
– Конечно, не знаю. Откуда же мне знать?
– И вправду, не знаете? – оживился вдруг Ярмола. – Это я вам скажу, – продолжал он с
таинственным оттенком в голосе, – это я вам скажу: чи ведьмака народилась, чи ведьмак
веселье справляет.
– Ведьмака – это колдунья по-вашему?
– А так, так… колдунья.
Я с жадностью накинулся на Ярмолу. «Почем знать, – думал я, – может быть, сейчас же
мне удастся выжать из него какую-нибудь интересную историю, связанную с волшебством, с
зарытыми кладами, с вовкулаками?..»
– Ну, а у вас здесь, на Полесье, есть ведьмы? – спросил я.
– Не знаю… Может, есть, – ответил Ярмола с прежним равнодушием и опять нагнулся
к печке. – Старые люди говорят, что были когда-то… Может, и неправда…
Я сразу разочаровался. Характерной чертой Ярмолы была упорная несловоохотливость,
и я уж не надеялся добиться от него ничего больше об этом интересном предмете. Но, к
моему удивлению, он вдруг заговорил с ленивой небрежностью и как будто бы обращаясь не
ко мне, а к гудевшей печке:
– Была у нас лет пять тому назад такая ведьма… Только ее хлопцы с села прогнали!
– Куда же они ее прогнали?
– Куда!.. Известно, в лес… Куда же еще? И хату ее сломали, чтобы от того проклятого
кубла и щепок не осталось… А саму ее вывели за вышницы и по шее.
– За что же так с ней обошлись?
– Вреда от нее много было, ссорилась со всеми, зелье под хаты подливала, закрутки
вязала в жите… Один раз просила она у нашей молодицы злот (пятнадцать копеек). Та ей
говорит: «Нет у меня злота, отстань». – «Ну, добре, говорит, будешь ты помнить, как мне
злотого не дала…» И что же вы думаете, панычу: с тех самых пор стало у молодицы дитя
болеть. Болело, болело, да и совсем умерло. Вот тогда хлопцы ведьмаку и прогнали, пусть ей
очи повылазят…
– Ну, а где же теперь эта ведьмака? – продолжал я любопытствовать.
– Ведьмака? – медленно переспросил, по своему обыкновению, Ярмола. – А я знаю?
– Разве у нее не осталось в деревне какой-нибудь родни?
– Нет, не осталось. Да она чужая была, из кацапок чи из цыганок… Я еще маленьким
хлопцем был, когда она пришла к нам на село. И девочка с ней была: дочка или внучка…
Обеих прогнали…