Page 8 - Олеся

голос.
– А вон в кадке, – кивнула головой старуха.
Вода отзывала болотной ржавчиной. Поблагодарив старуху (на что она не обратила ни
малейшего внимания), я спросил ее, как мне выйти на шлях.
Она вдруг подняла голову, поглядела на меня пристально своими холодными,
птичьими глазами и забормотала торопливо:
– Иди, иди… Иди, молодец, своей дорогой. Нечего тут тебе делать. Хорош гость в
гостинку… Ступай, батюшка, ступай…
Мне действительно ничего больше не оставалось, как уйти. Но вдруг мне пришло в
голову попытать последнее средство, чтобы хоть немного смягчить суровую старуху. Я
вынул из кармана новый серебряный четвертак и протянул его Мануйлихе. Я не ошибся: при
виде денег старуха зашевелилась, глаза ее раскрылись еще больше, и она потянулась за
монетой своими скрюченными, узловатыми, дрожащими пальцами.
– Э, нет, бабка Мануйлиха, даром не дам, – поддразнил я ее, пряча монету. – Ну-ка,
погадай мне.
Коричневое сморщенное лицо колдуньи собралось в недовольную гримасу. Она,
по-видимому, колебалась и нерешительно глядела на мой кулак, где были зажаты деньги. Но
жадность взяла верх.
– Ну, ну, пойдем, что ли, пойдем, – прошамкала она, с трудом подымаясь с полу. –
Никому я не ворожу теперь, касатик. Забыла… Стара стала, глаза не видят. Только для тебя
разве.
Держась за стену, сотрясаясь на каждом шагу сгорбленным телом, она подошла к
столу, достала колоду бурых, распухших от времени карт, стасовала их и придвинула ко мне.
– Сыми-ка… Левой ручкой сыми… От сердца…
Поплевав на пальцы, она начала раскладывать кабалу. Карты падали на стол с таким
звуком, как будто бы они были сваляны из теста, и укладывались в правильную
восьмиконечную звезду. Когда последняя карта легла рубашкой вверх на короля, Мануйлиха
протянула ко мне руку.
– Позолоти, барин хороший… Счастлив будешь, богат будешь… – запела она
попрошайническим, чисто цыганским тоном.
Я сунул ей приготовленную монету. Старуха проворно, по-обезьяньи спрятала ее за
щеку.
– Большой интерес тебе выходит через дальнюю дорогу, – начала она привычной
скороговоркой. – Встреча с бубновой дамой и какой-то приятный разговор в важном доме.
Вскорости получишь неожиданное известие от трефового короля. Падают тебе какие-то
хлопоты, а потом опять падают какие-то небольшие деньги. Будешь в большой компании,
пьян будешь… Не так чтобы очень сильно, а все-таки выходит тебе выпивка. Жизнь твоя
будет долгая. Если в шестьдесят лет не умрешь, то…
Вдруг она остановилась, подняла голову, точно к чему-то прислушиваясь. Я тоже
насторожился. Чей-то женский голос, свежий, звонкий и сильный, пел, приближаясь к хате.
Я тоже узнал слова грациозной малорусской песенки:

Ой чи цвит, чи не цвит
Калиноньку ломит.
Ой чи сон, чи не сон
Головоньку клонит.

– Ну иди, иди теперь, соколик, – тревожно засуетилась старуха, отстраняя меня рукой
от стола. – Нечего тебе по чужим хатам околачиваться. Иди, куда шел…
Она даже ухватила меня за рукав моей куртки и тянула к двери. Лицо ее выражало
какое-то звериное беспокойство.
Голос, певший песню, вдруг оборвался совсем близко около хаты, громко звякнула