Page 18 - Пастух и пастушка

Шкалик засунул в мешок посудину, надел винтовку за спину, взмахнул
рукавицей у виска и нехотя побрел через огороды.
Занималось утро, но, может, сделалось светлее оттого, что утихла
метель. Хутор занесен снегом по самые трубы. Возле домов стояли с
открытыми
люками немецкие танки, бронетранспортеры. Иные дымились еще.
Болотной
лягушкой расшеперилась на дороге легковая машина, из нее
расплывалось
багрово-грязное пятно. Снег был черен от копоти. Всюду воронки, комья
земли,
раскиданные взрывами. Даже на крыши набросана земля. Плетни везде
свалены;
немногие хаты и сараи сворочены танками, побиты снарядами. Воронье
черными
лохмами возникало и кружилось над оврагами, молчаливое,
сосредоточенное.
Воинская команда в заношенном обмундировании, напевая, будто на
сплаве,
сталкивала машины с дороги, расчищая путь технике. Горел костерок
возле
хаты, возле него грелись пожилые солдаты из тыловой трофейной
команды. И
пленные тут же у огня сидели, несмело тянули руки к теплу. На дороге,
ведущей к хутору, темной ломаной лентой стояли танки, машины, возле

них
прыгали, толкались экипажи. Хвост колонны терялся в еще не осевшей
снежной
мути.
Взвод прибыл в хутор быстро. Солдаты потянулись к огонькам, к хатам.
Отвечая на немой вопрос Бориса, старшина живо доложил:
- Девка-то, санинструкторша-то, трофейной повозки где-то надыбала,
раненых всех увезла. Эрэсовцы - не пехота - народ союзный.
- Ладно. Хорошо. Ели?
- Чо? Снег?
- Ладно. Хорошо. Скоро тылы подтянутся.
Согревшиеся в быстром марше солдаты уже смекали насчет еды.
Варили
картошку в касках, хрумкали трофейные галеты, иные и разговелись
маленько.
Заглядывали в баню, принюхивались. Но пришел Филькин и прогнал всех,
Борису
дал нагоняй ни за что ни про что. Впрочем, тут же выяснилось, отчего он
вдруг озверел.
- За баней был? - спросил он.