Page 21 - Пастух и пастушка

на друга.
Хозяйка дома, по имени Люся, пугливо смотрела в сторону солдат,
подкладывала сухие ветви акаций и жгуты соломы в печь, торопилась
доварить
картошку. Корней Аркадьевич Ланцов, расстилавший солому на полу,
выпрямился,
отряхнул ладонями штаны, боком подсел к столу:
- Налейте и мне.
Борис сидел у печки, грелся и отводил глаза от хозяйки, возившейся
рядом, старшина Мохнаков поднял с пола немецкую канистру, налил
полную
кружку, подсунул ее Ланцову и криво шевельнул углом рта:
- Запыживай, паря!
Корней Аркадьевич суетливо оправил гимнастерку, будто нырять в
прорубь
собрался, судорожно дергаясь, всхлипывая, вытянул самогонку и какое-то
время
сидел оглушенный. Наконец наладилось дыхание, и Ланцов жалко
пролепетал,
убирая пальцем слезу:
- Ах, господи!
Скоро, однако, он приглушил застенчивость, оживился, пытаясь
заговорить
с солдатами, со старшиной. Но те упорно молчали и глушили самогонку. В
избе

делалось все труднее дышать от табачного дыма, стойкого запаха затхлой
буряковой самогонки и гнетущего ожидания чего-то худого.
"Хоть бы сваливались скорее,- с беспокойством подумал взводный,- а то
уже и жутко даже..."
- Вы тоже выпили бы,- обратился к нему Корней Аркадьевич,- право,
выпили бы... Оказывается, помогает...
- Я дождусь еды,- отвернулся к печи Борис и стал греть руки над
задымленным шестком. Труба тянула плохо, выбрасывала дым. Видать,
давно нет
мужика в доме.
Неустойчиво все во взводном, в голове покачивается и звенит еще с ночи.
Разбил он однажды сапоги до того, что остались передки с голенищами.
Подвязал их проволокой, но когда простыл и ходить вовсе не в чем
сделалось,
стянул сапоги с такого же, как он, молоденького лейтенанта, полегшего со
взводом в балке. Стянул, надел - у него непереносимо, изводно стыли ноги в
этих сапогах, и он поскорее сменял их.
Теперь вот у него такое ощущение, будто весь он в сапоге, стянутом с
убитого человека.
- Промерзли?-спросила хозяйка.