Page 125 - Петр Первый
P. 125

И вот – ночь без сна… Удивить-то он удивил, а что ж из того? Какой была, – сонной,
                нищей, непроворотной, – такой и лежит Россия. Какой там стыд! Стыд у богатых, у
                сильных… А тут непонятно, какими силами растолкать людей, продрать им глаза… Люди
                вы или за тысячу лет, истеча слезами, кровью, отчаявшись в правде и счастье, –
                подгнили, как дерево, склонившееся на мхи?

                Черт привел родиться царем в такой стране!
                Вспомнилось, как осенней ночью он кричал Алексашке, захлебываясь ледяным ветром:
                «Лучше в Голландии подмастерьем быть, чем здесь царем…» А что сделано за эти годы –
                ни дьявола: баловался! Васька Голицын каменные дома строил, хотя и бесславно, но
                ходил воевать, мир приговорил с Польшей… Будто ногтями схватывало сердце, – так
                терзали раскаяние, и злоба на своих, русских, и зависть к самодовольным купцам, –
                распустят вольные паруса, поплывут домой в дивные страны… А ты – в московское
                убожество… Указ, что ли, какой-нибудь дать страшный? Перевешать, перепороть…
                Но кого, кого? Враг невидим, неохватим, враг – повсюду, враг – в нем самом…

                Петр стремительно отворил дверцу в соседнюю каморку:
                – Франц! (Лефорт соскочил с лавки, тараща припухшие глаза.) Спишь? Иди-ка…

                Лефорт в одной сорочке присел к Петру на постель.
                – Тебе плохо, Петер? Ты бы, может, поблевал…

                – Нет, не то… Франц, хочу купить два корабля в Голландии…
                – Что же, это хорошо.

                – Да еще тут построим… Самим товары возить…
                – Весьма хорошо.

                – А еще что мне посоветуешь?
                Лефорт изумленно взглянул ему в глаза и, как всегда, легче, чем сам он, разобрался в
                путанице его торопливых мыслей. Улыбнулся:
                – Подожди, штаны надену, принесу трубки… – Из каморки, одеваясь, он сказал странным
                голосом: – Я давно этого ждал, Петер… Ты в возрасте больших дел…
                – Каких? – крикнул Петр.

                – Герои римские, с коих и поныне берем пример… (Он вернулся, расправляя завитки
                парика. Петр следил за ним дышащими зрачками.) Герои полагали славу свою в войне…

                – С кем? Опять в Крым лезть?
                – Без Черного с Азовским морем тебе не быть, Петер… Давеча Пельтенбург на ухо меня
                спрашивал, неужто русские все еще дань платят крымскому хану… (Зрачки Петра
                метнулись, остановились, как булавки, на любезном друге.) И не быть тебе, Петер, без
                Балтийского моря… Не сам – голландцы заставят… В десять раз, они говорят, против
                прежнего стали бы вывозить товару, учини ты гавани в Балтийском море…
                – Со шведами воевать? С ума сошел… Смеешься, что ли? Никто в свете их одолеть не
                может, а ты…

                – Так ведь не завтра же, Петер… Ты спросил меня, отвечаю: замахивайся на большее, а
                по малому – только кулак отшибешь…

                «Гостям и гостиные сотни, и всем посадским, и купецким, и промышленным людям во
                многих их приказных волокитах от воевод, от приказных и разных чинов людей в торгах
                их и во всяких промыслах чинятся убытки и разорение. Яко львы, челюстями своими
                пожирают нас, яко волци. Смилуйся, великий государь…»
                – Опять жалоба на воевод? – спросил Петр.
   120   121   122   123   124   125   126   127   128   129   130