Page 145 - Петр Первый

воруют?.. Подряды все передать Бровкину… Ушакова, Воронина – в железо, в Москву, к
Ромодановскому…

– Так, гут, – сказал Лефорт.
– Что еще? Суда не готовы?

– Господин бонбандир, суда все готовы… Давеча последние пригнали из Воронежа.
– Идем на реку…

Стрешнев в одних домашних сафьяновых чоботах, в распоясанной рубахе пошел дряблой
рысью за царем, шагающим как на ходулях. На зеркальной излучине Дона стояли в
несколько рядов бесчисленные суда: лодки, паузки, узкие с камышовыми поплавками
казачьи струги, длинноносые галеры, с веслами только на передней части, с прямым
парусом и чуланом на корме… Все – только что с верфи. Течением их покачивало.
Многие полузатонули. Лениво висели флаги. Под жарким солнцем трескалось
некрашеное дерево, блестели осмоленные борта.

Лефорт, отставив ногу в желтом ботфорте, глядел в трубу на караван.
– Зер гут… Посуды достаточно…

– Гут, – отрывисто повторил Петр. Чумазые руки его дрожали. И, как всегда, Лефорт
высказал его мысль:
– Отсюда начинается война.

– Тихон Никитьевич, не сердись. – Петр клюнул всхлипнувшего Стрешнева в бороду. –
Войска прямо грузить на суда. Не мешкая… Азов возьмем с налету…

………………………………………………………

На шестые сутки на рассвете в хате Стрешнева в табачном дыму написали письмо
князю-кесарю:
«Мин хер кениг… Отец твой великий господин святейший кир Аникита, архиепископ
прешпургский и всеа Яузы и всего Кукуя патриарх, такожде и холопи твои генералы
Автоном Михайлович и Франц Яковлевич с товарищи – в добром здоровии, и нынче из
Паншина едем в путь в добром же здоровии… В марсовом ярме непрестанно
труждаемся. И про твое здоровье пьем водку, а паче – пиво…» При сем стояли с малой
разборчивостью подписи: «Франчишка Лефорт… Олехсашка Меньшиков… Фетка
Троекуров… Петрушка Алексеев… Автамошка Головин… Вареной Мадамкин…»
Неделю плыли мимо казачьих городков, стоявших на островах посреди Дона, миновали –
Голубой, Зимовейский, Цимлянский, Раздоры, Маныч… На высоком правом берегу
увидели раскаты, плетни и дубовые стены Черкасска. Здесь бросили якоря и три дня
поджидали отставшие паузки.

Стянув караван, двинулись к Азову. Ночь была мягкая, непроглядная, пахло дождем и
травами. Трещали кузнечики. Странно вскрикивали ночные птицы. На головной галере
Лефорта никто не спал, трубок не курили, не шутили. Медленно всплескивали весла.

В первый раз Петр всею кожею ощутил жуть опасности. Близко по берегу двигалась
темнота, какие-то очертания. Вглядываясь, слышал шорох листвы. Оттуда из тьмы вот-
вот зазвенит тетива татарского лука! Поджимались пальцы на ногах. Далеко на юге
полыхнул в тучах грозовый свет. Грома не донесло. Лефорт сказал:

– Утром услышим пушки генерала Гордона.
Под утро небо очистилось. Казак-кормчий направил галеру, – за нею весь караван, –
рекой Койсогой. Дон остался вправо. Поднялось жаркое солнце, река будто стала
полноводнее, берега отодвинулись, растаяла мгла над заливными лугами. Впереди за
песками опять появилась сияющая полоса Дона. На косогорах виднелись полотняные
палатки, телеги, лошади. Вились флаги. Это был главный военный лагерь, поставленный
Гордоном, – Митишева пристань, – в пятнадцати верстах от Азова.