Page 140 - Петр Первый

новой рогоже, чтоб не наследили лаптями в чистой горнице.
– Что ж, – говорил им Иван Артемич, – я вам, мужички, не враг. Что могу – то могу, а
чего не могу – не прогневайтесь…
– Куренка некуда выпустить, Иван Артемич.

– Скотине-то ведь не скажешь, она и балует, ходит на твой покосик-то.
– А уж пастуха всем миром посечем на твое здоровье.

– Так, так, – повторил Иван Артемич.
– Отпусти скотинку-то.

– Уж так стеснились, так стеснились…
– Мне от вас, мужички, прибыль малая, – ответил Иван Артемич и, высвободив руки из-
под зада, сложил их – пальцы в пальцы – наверху живота. – Порядок мне дорог,
мужички… Денег я вам роздал, – ой-ой сколько…

– Роздал, Иван Артемич, помним, помним…
– По доброте… Как я уроженец этой местности, родитель мой здесь помер. Так что – бог
мне благодетель, а я вам. Из какого роста деньги вам даю, – смех… Гривна с рубля в
год, – ай-ай-ай… Не для наживы, для порядку…
– Спасибо тебе, Иван Артемич…

– Скоро от вас совсем уеду… Большие дела начинаю, большие дела… В Москве буду
жить… Ну, ладно… (Вздохнув, закрыл глаза.) Кабы с вас одних мне было жить, плохо бы
я жил, плохо… По старой памяти, для души благодетельствую… А вы что? Как вы меня
благодарите? Потравы. Кляузы. Ах, ах… Ну уж, бог с вами… По алтыну с коровенки, по
деньге с овцы, – берите скотину…

– Спасибо, дай бог тебе здоровья, Иван Артемич…
Мужики кланялись, уходили. Ему хотелось еще поговорить. Добер был сегодня. Через
сына Алешу удалось ему добраться до поручика Александра Меньшикова и поклониться
двумястами рублями. Меньшиков свел его с Лефортом. Так высоко Бровкин еще не
хаживал, – оробел, когда увидел небольшого человека в волосах до пояса, всего в шелку,
в бархате, в кольцах, переливающихся огнями… Строг, нос вздернут, глаза – иглами… Но
когда Лефорт узнал, что перед ним отец Алешки да с письмом от Меньшикова, – заиграл
улыбкой, потрепал по плечу… Так Иван Артемич получил грамоту на поставку в войско
овса и сена…

– Саня, – позвал он, когда мужики ушли, – убери-ка рогожу… Кумовья наследили…
У глаз Ивана Артемича лучились смешливые морщинки. Богатому можно ведь и
посмеяться, – с титешных лет до седой бороды не приходилось. Вошла Санька в зеленом,
как трава, шелковом летнике с пуговицами, темно-русая коса, – в руку толщины, – до
подколенок, живот немного вперед, – уж очень грудь у нее налилась, стыдно было. Глаза
синие, глупые…

– Фу, лаптями нанесли! – отвернула красивое лицо от рогожи, взяла ее пальчиками за
угол, выбросила в сени. Иван Артемич лукаво глядел на дочь. Эдакую за короля отдать
не стыдно.
– Двор каменный хочу ставить на Москве… В первую купецкую сотню выходим… Саня,
ты слушай… Вот и хорошо, что с тобой не поторопились… Быть нам с большой родней…
Ты что воротишься?.. Дура!..

– Да – ай! – Санька мотнула косой по горнице, сверкнула на отца глазами. – Не трожьте
меня…

– То есть, – как не трожьте? Моя воля… Огневаюсь – за пастуха отдам.