Page 297 - Петр Первый

сорвался: «За что мучите? Уж мучили… Таких мук нет еще…» – и стал рассказывать все
(подьячий не поспевал макать перо), – сорвав подрясник, показал язвы от побоев.
Алексей увидел – это человек не обыкновенный, грамотный, – велел обстричь ему космы,
вымыть в бане, определить в солдаты.

– Разве воину полагается скулить… Нездоров, что ли?
Голиков не отвечал, стоял вытянувшись, прилично. Алексей погрозил тростью, пошел
прочь. Голиков отчаянно:

– Господин капитан…
У Алексея от этого голоса из темноты что-то даже дрогнуло – сам был такой когда-то.
Остановился. Сурово:
– Ну? Что тебе еще?

– В тьме страшно, господин капитан: ночной пустыни боюсь… Хуже смерти – тоска…
Зачем нас сюда пригнали?

Алексей так удивился – опять подошел к Голикову:
– Как ты можешь рассуждать, гультяй! За такие речи – знаешь?

– Убейте меня сразу, Алексей Иванович… Сам я себе хуже врага… Так жить – скотина бы
давно сдохла… Мир меня не при– нимает… Все пробовал – и смерть не берет…
Бессмыслица… Возьмите ружье, колите багинетом…

В ответ Алексей, сжав зубы, ударил Андрюшку в ухо, – у того мотнулась голова, но не
ахнул даже…

– Подыми шляпу. Надень. В последний раз добром с тобой говорю, беспоповец… У
старцев учился!.. Научили тебя уму!.. Ты – солдат. Сказано – идти в поход, – иди. Сказано
– умереть, – умри. Почему? Потому так надо. Стой тут до зари… Опять заскулишь,
услышу, – остерегись…

Алексей ушел, не оборачиваясь. В палатке прилег на сено. До рассвета было еще далеко.
Промозгло, но ни дождя, ни ветра. Натянул попону на голову. Вздохнул: «Конечно,
каждый из них молчит, а ведь думают… Ox, люди…»

.. . . . . . . . . . . .
Сутулый солдат, Федька Умойся Грязью, мрачно подавал из ковшика на руки, – Алексей
фыркал в студеную воду, вздрагивал всей кожей. Утро было холодное, на прилегшей
траве – сизый иней, под ботфортами похрустывала вязкая грязь. Дымы костров
поднимались высоко между палатками. Непроспавшийся прапорщик Леопольдус
Мирбах, в бараньем кожане, накинутом поверх галунного кафтана, кричал что-то двум
солдатам, – они стояли, испуганно задрав головы.

– Пороть, пороть! – повторял он осипшим голосом. – Пфуй! Швинь! – Взял одного за лицо,
сжав – пхнул. Поправляя на плече кожан, пошел к палатке Алексей. Давно небритое
лицо надуто, глаза опухшие. – Горячий вод – нет… Кушать – нет… Это – не война…
Правильный война – офицер доволен… Я не доволен… У вас паршивый зольдат…
Алексей ничего не ответил, – зло тер щеки полотенцем. Крякнув, подставил Федьке
спину в грязной сорочке: «Вали… – тот начал колотить ладошами. – Крепче…»
Из леса в это время выехала тяжелая повозка с парусиновым верхом на обручах. От
шестерни разномастных лошадей валил пар. Позади – десяток всадников в плащах,
залепленных грязью. Повозка, валясь на стороны по истоптанному жнивью, шагом
направлялась к лагерю. Алексей схватил кафтан, – от торопливости не попадал в
рукава, – подхватив шпагу, побежал к палаткам.
– Барабанщики, тревогу!

Повозка остановилась. Вылез Петр – в меховом картузе с наушниками. Путаясь