Page 3 - Петр Первый

над высокими частоколами, крутыми кровлями и дымами волковской усадьбы…
Ивашка и Цыган оставили коней около высоких ворот. Над ними под двухскатной
крышей – образ честного креста господня. Далее тянулся кругом всей усадьбы
неперелазный тын. Хоть татар встречай… Мужики сняли шапки. Ивашка взялся за
кольцо в калитке, сказал как положено:
– Господи Исусе Христе, сыне божий, помилуй нас…
Скрипя лаптями, из воротни вышел Аверьян, сторож, посмотрел в щель, – свои.
Проговорил: аминь, – и стал отворять ворота.
Мужики завели лошадей во двор. Стояли без шапок, косясь на слюдяные окошечки
боярской избы. Туда, в хоромы, вело крыльцо с крутой лестницей. Красивое крыльцо
резного дерева, крыша луковицей. Выше крыльца – кровля – шатром, с двумя
полубочками, с золоченым гребнем. Нижнее жилье избы – подклеть – из могучих бревен.
Готовил ее Василий Волков, под кладовые для зимних и летних запасов – хлеба,
солонины, солений, мочений разных. Но, – мужики знали, – в кладовых у него одни
мыши. А крыльцо – дай бог иному князю: крыльцо богатое…
– Аверьян, зачем боярин нас вызывал с конями, – повинность, что ли, какая?.. – спросил
Ивашка. – За нами, кажется, ничего нет такого…

– В Москву ратных людей повезете…

– Это опять коней ломать?..
– А что слышно, – спросил Цыган, придвигаясь, – война с кем? Смута?

– Не твоего и не моего ума дело. – Седой Аверьян поклонился. – Приказано – повезешь.
Сегодня батогов воз привезли для вашего-то брата…
Аверьян, не сгибая ног, пошел в сторожку. В зимних сумерках кое-где светило окошечко.
Нагорожено всякого строения на дворе было много – скотные дворы, погреба, избы,
кузня. Но все наполовину без пользы. Дворовых холопей у Волкова было всего
пятнадцать душ, да и те перебивались с хлеба на квас. Работали, конечно, – пахали кое-
как, сеяли, лес возили, но с этого разве проживешь? Труд холопий. Говорили, будто
Василий посылает одного в Москву юродствовать на паперти, – тот денег приносит. Да
двое ходят с коробами в Москве же, продают ложки, лапти, свистульки… А все-таки
основа – мужички. Те – кормят…

Ивашка и Цыган, стоя в сумерках на дворе, думали. Спешить некуда. Хорошего ждать
неоткуда. Конечно, старики рассказывают, прежде легче было: не понравилось, ушел к
другому помещику. Ныне это заказано, – где велено, там и живи. Велено кормить
Василия Волкова, – как хочешь, так и корми. Все стали холопами. И ждать надо: еще
труднее будет…

Завизжала где-то дверь, по снегу подлетела простоволосая девка-дворовая, бесстыдница:
– Боярин велел, – распрягайте. Ночевать велел. Лошадям задавать – избави боже,
боярское сено…

Цыган хотел было кнутом ожечь по гладкому заду эту девку, – убежала… Не спеша
распрягли. Пошли в дворницкую избу ночевать. Дворовые, человек восемь, своровав у
боярина сальную свечу, хлестали засаленными картами по столу, – отыгрывали друг у
друга копейки… Крик, спор, один норовит сунуть деньги за щеку, другой рвет ему губы.
Лодыри, и ведь – сытые!

В стороне, на лавке сидел мальчик в длинной холщовой рубахе, в разбитых лаптях, –
Алешка, сын Ивана Артемича. Осенью пришлось, с голоду, за недоимку отдать его
боярину в вечную кабалу. Мальчишка большеглазый, в мать. По вихрам видно – бьют его
здесь. Покосился Иван на сына, жалко стало, ничего не сказал. Алешка молча, низко
поклонился отцу.

Он поманил сына, спросил шепотом: