Page 5 - Петр Первый

– Слышно, говорят: кто в боярской-то шубе, и не езди за Москву-реку.
– А что ты хочешь? Все обнищали… Такая тягота от даней, оброков, пошлин, – беги без
оглядки… Меньшиков рассказывал: иноземцы – те торгуют, в Архангельске, в
Холмогорах поставлены дворы у них каменные. За границей покупают за рубль, продают
у нас за три… А наши купчишки от жадности только товар гноят. Посадские от
беспощадного тягла бегут кто в уезды, кто в дикую степь. Ныне прорубные деньги стали
брать, за проруби в речке… А куда идут деньги? Меньшиков рассказывал: Василий
Васильевич Голицын палаты воздвиг на реке Неглинной. Снаружи обиты они медными
листами, а внутри – золотой кожей…

Василий поднял голову, посмотрел на Михайлу. Тот подобрал ноги под лавку и тоже
глядит на Василия. Только что сидел смирный человек – подменили, – усмехнулся, ногой
задрожал, лавка под ним заходила…

– Ты чего? – спросил Василий тихо…
– На прошлой неделе под селом Воробьевым опять обоз разбили. Слыхал? (Василий
нахмурился, взялся за четки.) Суконной сотни купцы везли красный товар…
Погорячились в Москву к ужину доехать, не доехали… Купчишко-то один жив остался,
донес. Кинулись ловить разбойников, одни следы нашли, да и те замело…

Михайла задрожал плечами, засмеялся:
– Не пужайся, я там не был, от Меньшикова слыхал… (Он наклонился к Василию.)
Следочки-то, говорят, прямо на Варварку привели, на двор к Степке Одоевскому… Князь
Одоевского меньшому сыну… Нам с тобой однолетку…

– Спать надо ложиться, спать пора, – угрюмо сказал Василий.
Михайла опять невесело засмеялся:

– Ну, пошутили, давай спать.
Легко поднялся с лавки, хрустнул суставчиками, потягиваясь. Налил квасу в деревянную
чашку и пил долго, поглядывая из-за края чашки на Василия.
– Двадцать пять человек дворовых снаряжены саблями и огневым боем у Степки-то
Одоевского… Народ отчаянный… Он их приучил: больше года не кормил, – только
выпускал ночью за ворота искать добычи… Волки…
Михайла лег на лавку, натянул медвежий тулуп, руку подсунул под голову, глаза у него
блестели.
– Доносить пойдешь на мой разговор?

Василий повесил четки, молча улегся лицом к сосновой стене, где проступала смола.
Долго спустя ответил:

– Нет, не донесу.
За воротами Земляного вала ухабистая дорога пошла кружить по улицам, мимо высоких
и узких, в два жилья, бревенчатых изб. Везде – кучи золы, падаль, битые горшки,
сношенное тряпье, – все выкидывалось на улицу.
Алешка, держа вожжи, шел сбоку саней, где сидели трое холопов в бумажных, набитых
паклей, военных колпаках и толсто стеганных, несгибающихся войлочных кафтанах с
высокими воротниками – тегилеях. Это были ратники Василия Волкова. На кольчуги
денег не хватило, одел их в тигелеи, хотя и робел, – как бы на смотру не стали его
срамить и ругать: не по верстке-де оружие показываешь, заворовался…
Василий и Михайла сидели в санях у Цыгана. Позади холопы вели коней: Васильева – в
богатом чепраке и персидском седле и Михайлова разбитого мерина, оседланного худо,
плохо.

Михайла сидел, насупившись. Их обгоняло, крича и хлеща по лошадям, много дворян и