Page 383 - Петр Первый

Когда настала тишина, он будто очнулся, вздохнул, выпря-мился, – был он велик,
костист, широкоплеч, – медленно положил руку на осыпанную алмазами булаву,
засунутую за тканый драгоценный пояс. Горбоносое лицо его, тронутое оспой, со
впавшими щеками, с натянутой на скулах воспаленной кожей, было так нелюдимо и
гордо мрачно, что у короля затрепетали веки и он, нагнувшись, стал гладить собаку.
Великий гетман медленно поднялся. Для него настал долгожданный час расплаты.
Он был знатнейшим магнатом Польши, более властительным в своих обширных
владениях, чем любой король. Когда он отправлялся на сейм или в Ченстохов на
богомолье – впереди его кареты и позади ехало верхами, в бричках и на телегах не менее
пяти тысяч шляхтичей, одетых – один как один – в малиновые жупаны с лазоревыми
отворотами на откидных рукавах. На посполитое рушение, – походы против бунтующей
Украины или против татар, – он выводил свои три полка гусар в стальных кирасах с
крыльями за плечами. Как Пяст по крови, он считал себя первым претендентом на
польский престол после низвержения Августа. Тогда – в прошлом году – уже две трети
делегатов сейма, стуча саблями, прокричали: «Хотим Любомирского!» Но этого не
захотел король Карл, которому нужна была кукла. Полковник Горн окружил бушующий
сейм своими фузилерами, – они запалили фитили и оскорбили торжественность треском
барабанов. Горн, как бы вбивая каблуками гвозди, прошел к пустому тронному месту и
крикнул: «Предлагаю Станислава Лещинского!»
Великий гетман затаил злобу. Никто и никогда не осмеливался затрагивать его честь.
Это сделал король Карл, у которого пахотной земли и золотой посуды, наверно, было
меньше, чем у Любомирских. Поводя диким, темным взором, скребя ногтями яблоко
булавы, он заговорил, с яростью, как змий, шипя согласными звуками:

– Ослышался я или почудилось: мне, великому гетману, мне, князю Любомирскому,
осмелился приказывать комендант гарнизона! Шутка? Или нахальство? (Король поднял
руку с четками, кардинал подался вперед на стуле, затряс совиным обрюзгшим лицом,
но гетман лишь угрожающе повысил голос.) Здесь ждут моего совета. Я слушал вас,
господа, я беседовал с моей совестью… Вот мой ответ. Наши войска ненадежны. Чтобы
заставить их пролить свою и братскую кровь, нужно, чтобы сердце каждого шляхтича
запело от восторга, а голова закружилась от гнева… Может быть, король Станислав
знает такой боевой клич? Я не знаю его… «Во имя бога, вперед, на смерть за славу
Лещинских!» Не пойдут. «Во имя бога, вперед, за славу короля шведов!» Побросают
сабли. Вести войска я не могу! Я более не гетман!

До косматых бровей побагровело искаженное лицо гетмана. Не в силах сдерживать себя,
он вытащил из-за пояса булаву и швырнул ее под ноги мальчишке королю. Белая сука
жалобно взвизгнула…

– Измена! – бешено крикнул Горн.
Слово «берсеркиер», – или одержимый бешенством, – идет из глубокой древности, от
обычая северных людей опьяняться грибом мухомором. Впоследствии, в средние века,
берсеркиерами у норманнов назывались воины, одержимые бешенством в бою, – они
сражались без кольчуги, щита и шлема, в одних холщовых рубахах и были так страшны,
что, по преданию, например, двенадцать берсеркиеров, сыновей конунга Канута, –
плавали на отдельном корабле, так как сами норманны боялись их.

Припадок бешенства, случившийся с королем Карлом, можно было только назвать
берсеркиерством, до такой степени все придворные, бывшие в это время в его шатре,
были испуганы и по-давлены, а граф Пипер даже не чаял остаться живым… Тогда,
получив от графини Козельской голубиную депешу, Карл, наперекор мнению Пипера,
фельдмаршала Рёншельда и других генералов, остался непоколебим в мстительном
желании теперь же доконать Августа, привести всю Польшу к покорности Станиславу
Лещинскому, дать хороший отдых войскам и на будущий год, в одну летнюю кампанию,
завершить восточную войну блестящим разгромом всех петровских полчищ. За судьбу
Нарвы и Юрьева он не тревожился, – там были надежные гарнизоны и крепкие стены –
не по зубам московитам, там был отважнейший Шлиппенбах. А помимо всего,
пострадала бы гордость его, наследника славы Александра Македонского и Цезаря,
смешавшего свои великие планы из-за какой-то голубиной депеши, да еще переданной
распутной куртизанкой…

Весть о приходе в Сокаль русского вспомогательного войска и о неожиданном марше