Page 381 - Петр Первый

Алексеевич – и кулаком, как молотом, бухал его между лопаток. «Бьюсь об заклад – ты
бы мог перехитрить самого царя Одиссея! – кричал Чамберс и тоже ударял в спину
генерал-губернатора. – Трудно представить себе людей, более хитрых, чем русские!»
Перебивая друг друга, гости несколько раз принимались сочинять послание генералу
Горну с пожалованием ему ордена «Большого Носа». Начало было складное: «Тебе,
нарвскому сидельцу, замочившему штаны, старому дурню, холощеному коту, аки лев
рыкающему…» Далее от пьяной неразберихи шли такие крепкие слова, что секретарь
Макаров не знал даже, как и нанести их на бумагу.
Аникита Иванович Репнин, отсмеявшись козлиным голоском сколько нужно, сказал под
конец:
– Петр Алексеевич, а стоит ли срамить-то старика? Ведь дело еще не кончено…
На него застучали кулаками, закричали. Петр Алексеевич взял у Макарова
недописанное письмо, смял, сунул в карман:
– Посмеялись, – будет…

Он поднялся, покачнулся, вцепился Макарову в плечо, распустившиеся черты круглого
лица его с усилием отвердели, – вильнув длинной шеей, он, как всегда, овладел собой:

– Кончай гулять!
И вышел из шатра. Рассветало. От обильной росы трава казалась седой, по ней тянуло
лагерным дымком. Петр Алексеевич глубоко вдохнул утреннюю свежесть:
– Hy, в добрый час… Пора! – И сейчас же к нему придвинулись из кучки военных,
стоявших за спиной его, Аникита Иванович Репнин и полковник Рен. – Еще раз повторяю
обоим, – пышные реляции о победе мне не нужны. Не жду их. Дело предстоит тяжелое.
Его нужно так побить, чтоб он не мог уже более собраться с силами. На такое дело
должны ожесточиться сердцем… Ступайте…
Аникита Иванович Репнин и полковник Рен, низко поклонившись ему, пошли от шатра
по колена в густой траве к темному лесу, где, снова переодетые в свое платье, ожидали
выступления драгунские полки и пехота, посаженная на телеги, – все участники
вчерашнего машкерадного боя. Сегодня их ждало нешуточное дело: окружить под
Везенбергом и уничтожить корпус Шлиппенбаха.
– Итак, господа, бывший король Август, которого мы считали приведенным в
ничтожество, получил помощь от русских и быстро двигается к Варшаве, – сказал
молодой король Станислав Лещинский, открывая военный совет. Король был утомлен
навязанными ему государственными делами, тонкое надменное, недоброе лицо его было
бледно до синевы под опущенными ресницами, – он не поднимал глаз потому, что ему до
отвращения надоели напыщенные лица придворных, все разговоры о войне, деньгах,
займах… Слабой рукой он перебирал четки. Он был одет в польское платье, которое
терпеть не мог, но с тех пор, как в Варшаве стоял шведский гарнизон под командой
полковника Арведа Горна – племянника нарвского героя, – польские магнаты и знатные
паны повесили свои парики на подставки, пересыпали французские кафтаны табаком и
ходили в жупанах с откидными рукавами, в бобровых шапках, в мягких сапожках с
многозвенными шпорами, вместо шпаг – опоясывались тяжелыми дедовскими саблями.

В Варшаве жили весело и беспечно под надежной охраной Арведа Горна, простив ему
невежество, когда он заставил сейм избрать в короли этого мало знатного, но изящно
воспитанного молодого человека. Шведские офицеры были грубоваты и высокомерны, но
зато в питье вин и медов не выдерживали боя с поляками, а в танцах и совсем уступали
роскошным мазурщикам – Вишневецкому или Потоцкому. Была одна беда, – все меньше
поступало денег из разоренных войною имений, но и это обстоятельство казалось так же
скоропреходящим: не вечно Карлу хозяйничать в Польше, когда-нибудь да уйдет же он
отсюда на восток – расправляться с царем Петром.

И вот нежданно-негаданно на Варшаву надвинулась черная туча. Август без боя
захватил богатый Люблин и стремительно двигался с шумным польским конным войском
по левому берегу Вислы на Варшаву; одноглазое страшилище, атаман Данила Апостол с