Page 49 - Пигмалион

Хиггинс садится, с силой стукнув креслом.
Элиза(Пикерингу, по-прежнему не замечая Хиггинса и проворно водя иглой). Теперь вы
меня больше знать не захотите, полковник Пикеринг, — эксперимент закончен…
Пикеринг. Не надо. Не говорите об этом только как об эксперименте. Мне неприятно
это слышать.
Элиза. Правда, я всего лишь пучок гнилой моркови…

Пикеринг(порывисто). О нет!
Элиза(невозмутимо продолжая). …но я вам стольким обязана, что мне было бы очень
грустно, если б вы совсем меня забыли.
Пикеринг. Я очень рад это слышать, мисс Дулиттл.

Элиза. Не потому, что вы платили за мои наряды. Я знаю что денег вам ни для кого не
жаль. Но именно от вас я научилась хорошим манерам, а ведь это и отличает леди от
уличной девчонки, не правда ли? Мне очень трудно было этому научиться, постоянно
находясь в обществе профессора Хиггинса. Я ведь с детства привыкла себя держать в
точности, как держит себя он: шуметь, кричать, ругаться за каждым словом. И я так и не
узнала бы, что среди джентльменов и леди принято вести себя иначе, если б не вы.
Хиггинс. О!!!
Пикеринг. Но это ведь у него просто как-то так выходит. Он ничего такого не думает.

Элиза. Вот и я ничего такого не думала, когда была цветочницей. Это у меня просто так
выходило. Но я это делала, вот что важно.

Пикеринг. Вы правы. Но все-таки это он научил вас правильно говорить; я бы этого не
смог сделать, знаете.

Элиза(небрежно). Ну что ж — ведь это его профессия.
Хиггинс. А, дьявольщина!

Элиза(продолжая). Это все равно что научить человека танцевать модные танцы, не
более того. А вы знаете, когда по-настоящему началось мое воспитание?

Пикеринг. Когда?
Элиза(оставив свое вышиванье). В ту минуту, когда вы назвали меня мисс Дулиттл… я
тогда только что пришла на Уимпол-стрит. Это впервые пробудило во мне уважение к
себе. (Она снова берется за иглу.) И потом были еще сотни мелочей, которых вы даже
не замечали, потому что для вас это было естественно. Ну вот то, что вы вставали,
говоря со мной, что вы снимали передо мной шляпу, что вы никогда не проходили
первым в дверь…

Пикеринг. Но это же все пустяки.
Элиза. Да, но эти пустяки показывали, что вы относитесь ко мне иначе, чем, скажем, к
судомойке; хоть я уверена, что и с судомойкой вы вели бы себя точно так же, если б она
случайно очутилась в гостиной. Вы никогда не снимали при мне ботинок в столовой.
Пикеринг. Вы не должны обижаться на это. Хиггинс всюду снимает ботинки.

Элиза. Я знаю. Я его не виню. Это у него просто так выходит, не правда ли? Но для меня
так много значило, что вы этого никогда не делали. Видите ли, помимо тех вещей,
которым всякий может научиться, — уменье хорошо одеваться, и правильно говорить, и
все такое, — леди отличается от цветочницы не тем, как она себя держит, а тем, как с
ней себя держат. Для профессора Хиггинса я всегда останусь цветочницей, потому что
он себя со мной держит как с цветочницей; но я знаю, что для вас я могу стать леди,
потому что вы всегда держите себя со мной как с леди.

Миссис Хиггинс. Пожалуйста, Генри, не скрежещи зубами.