Page 9 - Рассказы

мальчику два больших яблока.
Вася поднял с земли угощенье.

— Обожди, не ешь! — сказал ему машинист. — Пойдешь назад, глянь под вагоны и
послушай, пожалуйста: не зажаты ли где тормоза. А тогда выйди на бугорок, сделай мне
сигнал своим фонарем — знаешь как?
— Я все сигналы знаю, — ответил Вася и уцепился за трап паровоза, чтобы прокатиться.
Потом он наклонился и поглядел куда-то под паровоз.

— Зажато! — крикнул он.

— Где? — спросил машинист.
— У тебя зажато — тележка под тендером! Там колеса крутятся тихо, а на другой
тележке шибче!
Машинист выругал себя, помощника и всю жизнь целиком, а Вася соскочил с трапа и
пошел домой.

Вдалеке светился на земле его фонарь. На всякий случай Вася послушал, как работают
ходовые части вагонов, но нигде не услышал, чтобы терлись и скрежетали тормозные
колодки.
Состав прошел, и мальчик обернулся к месту, где был его фонарь. Свет от него вдруг
поднялся в воздух, фонарь взял в руки какой-то человек. Вася добежал туда и увидел
своего отца.
— А телок наш где? — спросил мальчик у отца. — Он умер?

— Нет, он поправился, — ответил отец. — Я его на убой продал, мне цену хорошую дали.
К чему нам бычок!

— Он еще маленький, — произнес Вася.
— Маленький дороже, у него мясо нежней, — объяснил отец. Вася переставил стекло в
фонаре, белое заменил зеленым и несколько раз медленно поднял сигнал над головою и
опустил вниз, обратив его свет в сторону ушедшего поезда: пусть он едет дальше, колеса
под вагонами идут свободно, они нигде не зажаты.
Стало тихо. Уныло и кротко промычала корова во дворе. Она не спала в ожидании своего
сына.

— Ступай один домой, — сказал отец Васе, — а я наш участок обойду.
— А инструмент? — напомнил Вася.

— Я так; я погляжу только, где костыли повышли, а работать нынче не буду, — тихо
сказал отец. — У меня душа по теленку болит: растили-растили его, уж привыкли к
нему… Знал бы, что жалко его будет, не продал бы…
И отец пошел с фонарем по линии, поворачивая голову то направо, то налево,
осматривая путь.
Корова опять протяжно заныла, когда Вася открыл калитку во двор и корова услышала
человека.

Вася вошел в сарай и присмотрелся к корове, привыкая глазами ко тьме. Корова теперь
ничего не ела; она молча и редко дышала, и тяжкое, трудное горе томилось в ней,
которое было безысходным и могло только увеличиваться, потому что свое горе она не
умела в себе утешить ни словом, ни сознанием, ни другом, ни развлечением, как это
может делать человек. Вася долго гладил и ласкал корову, но она оставалась
неподвижной и равнодушной: ей нужен был сейчас только один ее сын — теленок, и
ничего не могло заменить его — ни человек, ни трава и ни солнце. Корова не понимала,
что можно одно счастье забыть, найти другое и жить опять, не мучаясь более. Ее
смутный ум не в силах был помочь ей обмануться: что однажды вошло в сердце или в