Page 3 - Поединок

— Что нового? Ничего нового. Сейчас, вот только что, застал полковой командир в
собрании подполковника Леха. Разорался на него так, что на соборной площади было
слышно. А Лех пьян, как змий, не может папу-маму выговорить. Стоит на месте и качается,
руки за спину заложил. А Шульгович как рявкнет на него: «Когда разговариваете с
полковым командиром, извольте руки на заднице не держать!» И прислуга здесь же была.
— Крепко завинчено! — сказал Веткин с усмешкой — не то иронической, не то
поощрительной. — В четвертой роте он вчера, говорят, кричал: «Что вы мне устав в нос
тычете? Я — для вас устав, и никаких больше разговоров! Я здесь царь и бог!»
Лбов вдруг опять засмеялся своим мыслям.
— А вот еще, господа, был случай с адъютантом в N-ском полку…
— Заткнитесь, Лбов, — серьезно заметил ему Веткин. — Эко вас прорвало сегодня.
— Есть и еще новость, — продолжал Бек-Агамалов; Он снова повернул лошадь
передом ко Лбову и, шутя, стал наезжать на него. Лошадь мотала головой и фыркала,
разбрасывая вокруг себя пену. — Есть и еще новость. Командир во всех ротах требует от
офицеров рубку чучел. В девятой роте такого холоду нагнал, что ужас. Епифанова закатал
под арест за то, что шашка оказалась не отточена… Чего ты трусишь, фендрик! — крикнул
вдруг Бек-Агамалов на подпрапорщика. — Привыкай. Сам ведь будешь когда-нибудь
адъютантом. Будешь сидеть на лошади, как жареный воробей на блюде.
— Ну ты, азиат!.. Убирайся со своим одром дохлым, — отмахивался Лбов от
лошадиной морды. — Ты слыхал, Бек, как в N-ском полку один адъютант купил лошадь из
цирка? Выехал на ней на смотр, а она вдруг перед самим командующим войсками начала
испанским шагом парадировать. Знаешь, так: ноги вверх и этак с боку на бок. Врезался,
наконец, в головную роту — суматоха, крик, безобразие. А лошадь — никакого внимания,
знай себе испанским шагом разделывает. Так Драгомиров сделал рупор — вот так вот — и
кричит: «Поручи-ик, тем же аллюром на гауптвахту, на двадцать один день, ма-арш!..»
— Э, пустяки, — сморщился Веткин. — Слушай, Век, ты нам с этой рубкой
действительно сюрприз преподнес. Это значит что же? Совсем свободного времени не
останется? Вот и нам вчера эту уроду принесли.
Он показал на середину плаца, где стояло сделанное из сырой глины чучело,
представлявшее некоторое подобие человеческой фигуры, только без рук и без ног.
— Что же вы? Рубили? — спросил с любопытством Бек-Агамалов. — Ромашов, вы не
пробовали?
— Нет еще.
— Тоже! Стану я ерундой заниматься, — заворчал Веткин. — Когда это у меня время,
чтобы рубить? С девяти утра до шести вечера только и знаешь, что торчишь здесь. Едва
успеешь пожрать и водки выпить. Я им, слава богу, не мальчик дался…
— Чудак. Да ведь надо же офицеру уметь владеть шашкой.
— Зачем это, спрашивается? На войне? При теперешнем огнестрельном оружии тебя и
на сто шагов не подпустят. На кой мне черт твоя шашка? Я не кавалерист. А понадобится, я
уж лучше возьму ружье да прикладом — бац-бац по башкам. Это вернее.
— Ну, хорошо, а в мирное время? Мало ли сколько может быть случаев. Бунт,
возмущение там или что…
— Так что же? При чем же здесь опять-таки шашка? Не буду же я заниматься черной
работой, сечь людям головы. Ро-ота, пли! — и дело в шляпе…
Бек-Агамалов сделал недовольное лицо.
— Э, ты все глупишь, Павел Павлыч. Нет, ты отвечай серьезно. Вот идешь ты
где-нибудь на гулянье или в театре, или, положим, тебя в ресторане оскорбил какой-нибудь
шпак… возьмем крайность — даст тебе какой-нибудь штатский пощечину. Ты что же
будешь делать?
Веткин поднял кверху плечи и презрительно поджал губы.
— Н-ну! Во-первых, меня никакой шпак не ударит, потому что бьют только того, кто
боится, что его побьют. А во-вторых… ну, что же я сделаю? Бацну в него из револьвера.