Page 5 - Поединок

Офицеры подошли к глиняному чучелу. Первым рубил Веткин. Придав озверелое
выражение своему доброму, простоватому лицу, он изо всей силы, с большим, неловким
размахом, ударил по глине. В то же время он невольно издал горлом тот характерный звук —
хрясь! — который делают мясники, когда рубят говядину. Лезвие вошло в глину на четверть
аршина, и Веткин с трудом вывязил его оттуда!
— Плохо! — заметил, покачав головой, Бек-Агамалов. — Вы, Ромашов…
Ромашов вытащил шашку из ножен и сконфуженно поправил рукой очки. Он был
среднего роста, худощав, и хотя довольно силен для своего сложения, но от большой
застенчивости неловок. Фехтовать на эспадронах он не умел даже в училище, а за полтора
года службы и совсем забыл это искусство. Занеся высоко над головой оружие, он в то же
время инстинктивно выставил вперед левую руку.
— Руку! — крикнул Бек-Агамалов.
Но было уже поздно. Конец шашки только лишь слегка черкнул по глине. Ожидавший
большего сопротивления, Ромашов потерял равновесие и пошатнулся. Лезвие шашки,
ударившись об его вытянутую вперед руку, сорвало лоскуток кожи у основания
указательного пальца. Брызнула кровь.
— Эх! Вот видите! — воскликнул сердито Бек-Агамалов, слезая с лошади. — Так и
руку недолго отрубить. Разве же можно так обращаться с оружием? Да ничего, пустяки,
завяжите платком потуже. Институтка. Подержи коня, фендрик. Вот, смотрите. Главная суть
удара не в плече и не в локте, а вот здесь, в сгибе кисти. — Он сделал несколько быстрых
кругообразных движений кистью правой руки, и клинок шашки превратился над его головой
в один сплошной сверкающий круг. — Теперь глядите: левую руку я убираю назад, за спину.
Когда вы наносите удар, то не бейте и не рубите предмет, а режьте его, как бы пилите,
отдергивайте шашку назад… Понимаете? И притом помните твердо: плоскость шашки
должна быть непременно наклонна к плоскости удара, непременно. От этого угол становится
острее. Вот, смотрите.
Бек-Агамалов отошел на два шага от глиняного болвана, впился в него острым,
прицеливающимся взглядом и вдруг, блеснув шашкой высоко в воздухе, страшным,
неуловимым для глаз движением, весь упав наперед, нанес быстрый удар. Ромашов слышал
только, как пронзительно свистнул разрезанный воздух, и тотчас же верхняя половина
чучела мягко и тяжело шлепнулась на землю. Плоскость отреза была гладка, точно
отполированная.
— Ах, черт! Вот это удар! — воскликнул восхищенный Лбов. — Бек, голубчик,
пожалуйста, еще раз.
— А ну-ка, Бек, еще, — попросил Веткин.
Но Бек-Агамалов, точно боясь испортить произведенный эффект, улыбаясь, вкладывал
шашку в ножны. Он тяжело дышал, и весь он в эту минуту, с широко раскрытыми злобными
глазами, с горбатым носом и с оскаленными зубами, был похож на какую-то хищную, злую и
гордую птицу.
— Это что? Это разве рубка? — говорил он с напускным пренебрежением. — Моему
отцу, на Кавказе, было шестьдесят лет, а он лошади перерубал шею. Пополам! Надо, дети
мои, постоянно упражняться. У нас вот как делают: поставят ивовый прут в тиски и рубят,
или воду пустят сверху тоненькой струйкой и рубят. Если нет брызгов, значит, удар был
верный. Ну, Лбов, теперь ты.
К Веткину подбежал с испуганным видом унтер-офицер Бобылев.
— Ваше благородие… Командир полка едут!
— Сми-иррна! — закричал протяжно, строго и возбужденно капитан Слива с другого
конца площади.
Офицеры торопливо разошлись по своим взводам.