Page 4 - Поединок

— А если револьвер дома остался? — спросил Лбов.
— Ну, черт… ну, съезжу за ним… Вот глупости. Был же случай, что оскорбили одного
корнета в кафешантане. И он съездил домой на извозчике, привез револьвер и ухлопал двух
каких-то рябчиков. И все!..
Бек-Агамалов с досадой покачал головой.
— Знаю. Слышал. Однако суд признал, что он действовал с заранее обдуманным
намерением, и приговорил его. Что же тут хорошего? Нет, уж я, если бы меня кто оскорбил
или ударил…
Он не договорил, но так крепко сжал в кулак свою маленькую руку, державшую
поводья, что она задрожала. Лбов вдруг затрясся от смеха и прыснул.
— Опять! — строго заметил Веткин.
— Господа… пожалуйста… Ха-ха-ха! В М-ском полку был случай. Подпрапорщик
Краузе в Благородном собрании сделал скандал. Тогда буфетчик схватил его за погон и
почти оторвал. Тогда Краузе вынул револьвер — р-раз ему в голову! На месте! Тут ему еще
какой-то адвокатишка подвернулся, он и его бах! Ну, понятно, все разбежались. А тогда
Краузе спокойно пошел себе в лагерь, на переднюю линейку, к знамени. Часовой
окрикивает: «Кто идет?»
— «Подпрапорщик Краузе, умереть под знаменем!» Лег и прострелил себе руку. Потом
суд его оправдал.
— Молодчина! — сказал Бек-Агамалов.
Начался обычный, любимый молодыми офицерами разговор о случаях неожиданных
кровавых расправ на месте и о том, как эти случаи проходили почти всегда безнаказанно. В
одном маленьком городишке безусый пьяный корнет врубился с шашкой в толпу евреев, у
которых он предварительно «разнес пасхальную кучку». В Киеве пехотный подпоручик
зарубил в танцевальной зале студента насмерть за то, что тот толкнул его локтем у буфета. В
каком-то большом городе — не то в Москве, не то в Петербурге — офицер застрелил, «как
собаку», штатского, который в ресторане сделал ему замечание, что порядочные люди к
незнакомым дамам не пристают.
Ромашов, который до сих пор молчал, вдруг, краснея от замешательства, без
надобности поправляя очки и откашливаясь, вмешался в разговор:
— А вот, господа, что я скажу с своей стороны. Буфетчика я, положим, не считаю…
да… Но если штатский… как бы это сказать?.. Да… Ну, если он порядочный человек,
дворянин и так далее… зачем же я буду на него, безоружного, нападать с шашкой? Отчего
же я не могу у него потребовать удовлетворения? Все-таки же мы люди культурные, так
сказать…
— Э, чепуху вы говорите, Ромашов, — перебил его Веткин. — Вы потребуете
удовлетворения, а он скажет: «Нет… э-э-э… я, знаете ли, вээбще… э-э… не признаю дуэли.
Я противник кровопролития… И кроме того, э-э… у нас есть мировой судья…» Вот и ходите
тогда всю жизнь с битой мордой.
Бек-Агамалов широко улыбнулся своей сияющей улыбкой.
— Что? Ага! Соглашаешься со мной? Я тебе, Веткин, говорю: учись рубке. У нас на
Кавказе все с детства учатся. На прутьях, на бараньих тушах, на воде…
— А на людях? — вставил Лбов.
— И на людях, — спокойно ответил Бек-Агамалов. — Да еще как рубят! Одним ударом
рассекают человека от плеча к бедру, наискось. Вот это удар! А то что и мараться.
— А ты, Век, можешь так?
Бек-Агамалов вздохнул с сожалением:
— Нет, не могу… Барашка молодого пополам пересеку… пробовал даже телячью
тушу… а человека, пожалуй, нет… не разрублю. Голову снесу к черту, это я знаю, а так,
чтобы наискось… нет. Мой отец это делал легко.
— А ну-ка, господа, пойдемте попробуем, — сказал Лбов молящим тоном, с
загоревшимися глазами. — Бек, милочка, пожалуйста, пойдем…