Page 59 - Поединок

середине этого четырехугольника ходил взад и вперед ефрейтор Сероштан. Рядом, в таком
же четырехугольнике, так же ходил взад и вперед другой унтер-офицер полуроты —
Шаповаленко.
— Бондаренко! — выкрикнул зычным голосом Сероштан.
Бондаренко, ударившись обеими ногами об пол, вскочил прямо и быстро, как
деревянная кукла с заводом.
— Если ты, примерно, Бондаренко, стоишь у строю с ружом, а к тебе подходит
начальство и спрашивает: «Что у тебя в руках, Бондаренко?» Что ты должен отвечать?
— Ружо, дяденька? — догадывается Бондаренко.
— Брешешь. Разве же это ружо? Ты бы еще сказал по-деревенски: рушница. То дома
было ружо, а на службе зовется просто: малокалиберная скорострельная пехотная винтовка
системы Бердана, номер второй, со скользящим затвором. Повтори, сукин сын!
Бондаренко скороговоркой повторяет слова, которые он знал, конечно, и раньше.
— Садись! — командует милостиво Сероштан. — А для чего она тебе дана? На этот
вопрос ответит мне… — Он обводит строгими глазами подчиненных поочередно: —
Шевчук!
Шевчук встает с угрюмым видом и отвечает глухим басом, медленно и в нос и так
отрывая фразы, точно он ставит после них точки:
— Бона мини дана для того. Щоб я в мирное время робил с ею ружейные приемы. А в
военное время. Защищал престол и отечество от врагов. — Он помолчал, шмыгнул носом и
мрачно добавил: — Как унутренних, так и унешних.
— Так. Ты хорошо знаешь, Шевчук, только мямлишь. Солдат должен иметь в себе
веселость, как орел. Садись. Теперь скажи, Овечкин: кого мы называем врагами унешними?
Разбитной орловец Овечкин, в голосе которого слышится слащавая скороговорка
бывшего мелочного приказчика, отвечает быстро и щеголевато, захлебываясь от
удовольствия:
— Внешними врагами мы называем все те самые государствия, с которыми нам
приходится вести войну. Францюзы, немцы, атальянцы, турки, ивропейцы, инди…
— Годи, — обрывает его Сероштан, — этого уже в уставе не значится. Садись,
Овечкин. А теперь скажет мне… Архипов! Кого мы называем врагами у-ну-трен-ни-ми?
Последние два слова он произносит особенно громко и веско, точно подчеркивая их, и
бросает многозначительный взгляд в сторону вольноопределяющегося Маркусона.
Неуклюжий рябой Архипов упорно молчит, глядя в окно ротной школы. Дельный,
умный и ловкий парень вне службы, он держит себя на занятиях совершенным идиотом.
Очевидно, это происходит оттого, что его здоровый ум, привыкший наблюдать и обдумывать
простые и ясные явления деревенского обихода, никак не может уловить связи между
преподаваемой ему «словесностью» и действительной жизнью. Поэтому он не понимает и не
может заучить самых простых вещей, к великому удивлению и негодованию своего
взводного начальника.
— Н-ну! Долго я тебя буду ждать, пока ты соберешься? — начинает сердиться
Сероштан.
— Нутренними врагами… врагами…
— Не знаешь? — грозно воскликнул Сероштан и двинулся было на Архипова, но,
покосившись на офицера, только затряс головой и сделал Архипову страшные глаза. — Ну,
слухай. Унутренними врагами мы называем усех сопротивляющихся закону. Например,
кого?.. — Он встречает искательные глаза Овечкина. — Скажи хоть ты, Овечкин.
Овечкин вскакивает и радостно кричит:
— Так что бунтовщики, стюденты, конокрады, жиды и поляки!
Рядом занимается со своим взводом Шаповаленко. Расхаживая между скамейками, он
певучим тонким голосом задает вопросы по солдатской памятке, которую держит в руках.
— Солтыс, что такое часовой?
Солтыс, литвин, давясь и тараща глаза от старания, выкрикивает: