Page 55 - Поединок

— З-захарчук! П-прогони эту п-тицу ка-камнем. М-мешает…
Этот вялый, опустившийся на вид человек был страшно суров с солдатами в не только
позволял драться унтер-офицерам, но и сам бил жестоко, до крови, до того, что
провинившийся падал с ног под его ударами. Зато к солдатским нуждам он был внимателен
до тонкости: денег, приходивших из деревни, не задерживал и каждый день следил лично за
ротным котлом, хотя суммами от вольных работ распоряжался по своему усмотрению.
Только в одной пятой роте люди выглядели сытнее и веселее, чем у него.
Но молодых офицеров Слива жучил и подтягивал, употребляя бесцеремонные,
хлесткие приемы, которым его врожденный хохлацкий юмор придавал особую едкость.
Если, например, на ученье субалтерн-офицер сбивался с ноги, он кричал, слегка заикаясь по
привычке:
— От, из-звольте. Уся рота, ч-черт бы ее побрал, идет не в ногу. Один п-подпоручик
идет в ногу.
Иногда же, обругав всю роту матерными словами, он поспешно, но едко прибавлял:
— З-за исключением г-господ офицеров и подпрапорщика.
Но особенно он бывал жесток и утеснителен в тех случаях, когда младший офицер
опаздывал в роту, и это чаще всего испытывал на себе Ромашов. Еще издали заметив
подпоручика, Слива командовал роте «смирно», точно устраивая опоздавшему
иронически-почетную встречу, а сам неподвижно, с часами в руках, следил, как Ромашов,
спотыкаясь от стыда и путаясь в шашке, долго не мог найти своего места. Иногда же он с
яростною вежливостью спрашивал, не стесняясь того, что это слышали солдаты: «Я думаю,
подпоручик, вы позволите продолжать?» В другой раз осведомлялся с предупредительной
заботливостью, но умышленно громко, о том, как подпоручик спал и что видел во сне. И
только проделав одну из этих штучек, он отводил Ромашова в сторону и, глядя на него в
упор круглыми рыбьими глазами, делал ему грубый выговор.
«Эх, все равно уж! — думал с отчаянием Ромашов, подходя к роте. — И здесь плохо, и
там плохо, — одно к одному. Пропала моя жизнь!»
Ротный командир, поручик Веткин, Лбов и фельдфебель стояли посредине плаца и все
вместе обернулись на подходившего Ромашова. Солдаты тоже повернули к нему головы. В
эту минуту Ромашов представил себе самого себя — сконфуженного, идущего неловкой
походкой под устремленными на него глазами, и ему стало еще неприятнее.
«Но, может быть, это вовсе не так уж позорно? — пробовал он мысленно себя утешить,
по привычке многих застенчивых людей. — Может быть, это только мне кажется таким
острым, а другим, право, все равно. Ну, вот, я представляю себе, что опоздал не я, а Лбов, а я
стою на месте и смотрю, как он подходит. Ну, и ничего особенного: Лбов — как Лбов… Все
пустяки, — решил он наконец и сразу успокоился. — Положим, совестно… Но ведь не месяц
же это будет длиться, и даже не неделю, не день. Да и вся жизнь так коротка, что все в ней
забывается».
Против обыкновения, Слива почти не обратил на него внимания и не выкинул ни одной
из своих штучек. Только когда Ромашов остановился в шаге от него, с почтительно
приложенной рукой к козырьку и сдвинутыми вместе ногами, он сказал, подавая ему для
пожатия свои вялые пальцы, похожие на пять холодных сосисок:
— Прошу помнить, подпоручик, что вы обязаны быть в роте за пять минут до прихода
старшего субалтерн-офицера и за десять до ротного командира.
— Виноват, господин капитан, — деревянным голосом ответил Ромашов.
— От, извольте, — виноват!.. Все спите. Во сне шубы не сошьешь. Прошу господ
офицеров идти к своим взводам.
Вся рота была по частям разбросана по плацу. Делали повзводно утреннюю
гимнастику. Солдаты стояли шеренгами, на шаг расстояния друг от друга, с расстегнутыми,
для облегчения движений, мундирами. Расторопный унтер-офицер Бобылев из полуроты
Ромашова, почтительно косясь на подходящего офицера, командовал зычным голосом,
вытягивая вперед нижнюю челюсть и делая косые глаза: