Page 71 - Приглашение на казнь
P. 71

и  на меня,  а не размножится,  как оно размножилось --  шумно,
                  мелко, нелепо, я даже не мог к тебе подойти, твой страшный отец
                  едва не перешиб мне ноги клюкой, поэтому пишу, это -- последняя
                  попытка  объяснить  тебе,  что  происходит,  Марфинька,  сделай
                  необычайное усилие и пойми, пускай сквозь туман, пускай уголком
                  мозга,  но пойми,  что происходит,  Марфинька,  пойми, что меня
                  будут убивать,  неужели так трудно,  я  у  тебя не прошу долгих
                  вдовьих воздыханий, траурных лилий, но молю тебя, мне так нужно
                  -- сейчас,  сегодня, -- чтобы ты, как дитя, испугалась, что вот
                  со мной хотят делать страшное,  мерзкое,  от чего тошнит, и так
                  орешь  посреди  ночи,   что   даже  когда  уже  слышишь  нянино
                  приближение, -- "тише, тише", -- все еще продолжаешь орать, вот
                  как тебе должно страшно стать, Марфинька, даром что мало любишь
                  меня,  но ты должна понять хотя бы на мгновение, а потом можешь
                  опять заснуть. Как мне расшевелить тебя? Ах, наша с тобой жизнь
                  была ужасна,  ужасна,  и  не этим расшевелю,  я  очень старался
                  вначале,  но ты знаешь --  темп был у  нас разный,  и  я  сразу
                  отстал. Скажи мне, сколько рук мяло мякоть, которой обросла так
                  щедро твоя твердая, гордая, горькая, маленькая душа? Да, снова,
                  как привидение,  я  возвращаюсь к твоим первым изменам и,  воя,
                  гремя цепями,  плыву сквозь них.  Поцелуи, которые я подглядел.
                  Поцелуи  ваши,   которые  больше  всего  походили  на  какое-то
                  питание,  сосредоточенное,  неопрятное и шумное.  Или когда ты,
                  жмурясь,  пожирала прыщущий персик  и  потом,  кончив,  но  еще
                  глотая,  еще с полным ртом, канибалка, топырила пальцы, блуждал

                  осоловелый   взгляд,   лоснились   воспаленные   губы,   дрожал
                  подбородок,  весь в каплях мутного сока сползавших на оголенную
                  грудь,   между  тем   как   приап,   питавший  тебя,   внезапно
                  поворачивался с судорожным проклятием,  согнутой спиной ко мне,
                  вошедшему  в   комнату  некстати.   "Марфиньке  всякие   фрукты
                  полезны",  --  с  какой-то  сладко-хлюпающей сыростью  в  горле
                  говорила ты,  собираясь вся в  одну сырую,  сладкую,  проклятую
                  складочку,  --  и если я опять возвращаюсь ко всему этому,  так
                  для того,  чтобы отделаться, выделить из себя, очиститься, -- и
                  еще для того,  чтобы ты знала, чтобы ты знала... Что? Вероятно,
                  я все-таки принимаю тебя за кого-то другого,  --  думая, что ты
                  поймешь   меня,   --   как   сумасшедший   принимает   зашедших
                  родственников за звезды,  за логарифмы,  за вислозадых гиен, --
                  но еще есть безумцы --  те неуязвимы! -- которые принимают сами
                  себя за  безумцев,  --  и  тут  замыкается круг.  Марфинька,  в
                  каком-то таком кругу мы с  тобой вращаемся,  --  о,  если бы ты
                  могла вырваться на миг, -- потом вернешься в него, обещаю тебе,
                  многого от тебя не требуется,  но на миг вырвись и  пойми,  что
                  меня убивают, что мы окружены куклами и что ты кукла сама. Я не
                  знаю, почему так мучился твоими изменами, то есть, вернее, я-то
   66   67   68   69   70   71   72   73   74   75   76