Page 79 - Прощай оружие

Глава двадцатая
Как-то раз после обеда мы отправились на скачки. С нами были Фергюсон и Кроуэлл
Роджерс, тот самый, что был ранен в глаза при разрыве дистанционной трубки. Пока
девушки одевались, мы с Роджерсом сидели на кровати в его комнате и просматривали в
спортивном листке отчеты о последних скачках и имена предполагаемых победителей. У
Кроуэлла вся голова была забинтована, и он очень мало интересовался скачками, но
постоянно читал спортивный листок и от нечего делать следил за всеми лошадьми. Он
говорил, что все лошади – страшная дрянь, но лучших тут нет. Старый Мейерс любил его
и давал ему советы. Мейерс всегда выигрывал, но не любил давать советы, потому что
это уменьшало выдачу. На скачках было много жульничества. Жокеи, которых выгнали
со всех ипподромов мира, работали в Италии. Советы Мейерса всегда были хороши, но я
не любил спрашивать его, потому что иногда он не отвечал вовсе, а когда отвечал, видно
было, что ему очень не хочется это делать, но по каким-то причинам он считал себя
обязанным подсказывать нам, и Кроуэллу он подсказывал с меньшей неохотой, чем
другим. У Кроуэлла были повреждены глаза, один глаз был поврежден серьезно, и у
Мейерса тоже что-то было неладно с глазами, и поэтому он любил Кроуэлла. Мейерс
никогда не говорил жене, на какую лошадь он ставит, и она то выигрывала, то
проигрывала, чаще проигрывала, и все время болтала.

Вчетвером мы в открытом экипаже поехали в Сан-Сиро. День был прекрасный, и мы
ехали через парк, потом ехали вдоль трамвайных путей и наконец выехали за город, где
дорога была очень пыльная. По сторонам тянулись виллы за железными оградами, и
большие запущенные сады, и канавы с проточной водой, и огороды с запыленной
зеленью на грядках. Вдали на равнине виднелись фермерские дома и обширные зеленые
участки с каналами искусственного орошения, а на севере поднимались горы. По дороге
к ипподрому двигалось много экипажей, и контролер у ворот пропустил нас без билетов,
потому что мы были в военной форме. Мы вышли из экипажа, купили программу,
пересекли круг и по гладкому плотному дерну дорожки пошли к паддоку. Трибуны были
деревянные и старые, а ниже трибун были кассы, и еще другой ряд касс был возле
конюшен. У забора толпились солдаты. На паддоке было довольно много народу. Под
деревьями, за большой трибуной, конюхи проводили лошадей. Мы увидели знакомых и
раздобыли для Фергюсон и Кэтрин стулья и стали смотреть на лошадей.

Они ходили по кругу, гуськом, опустив голову, на поводу у конюхов. Одна лошадь была
вороная с лиловатым отливом, и Кроуэлл клялся, что она крашеная. Мы всмотрелись
получше и решили, что, пожалуй, он прав. Эту лошадь вывели только за минуту, перед
тем как дали сигнал седлать. Мы разыскали ее в программе по номеру у конюха на
рукаве, и там значилось: вороной мерин, кличка Япалак. Предстоял заезд для лошадей,
ни разу не бравших приза больше тысячи ливров. Кэтрин была твердо убеждена, что у
лошади искусственно изменена масть. Фергюсон сказала, что она не уверена. Мне это
дело тоже казалось подозрительным. Мы все решили играть эту лошадь и поставили сто
лир. В расчетном листке было сказано, что выдача за нее будет тридцатипятикратная.
Кроуэлл пошел покупать билеты, а мы остались и смотрели, как жокеи сделали еще один
круг под деревьями и потом выехали на дорожку и медленным галопом направились к
повороту, на место старта.
Мы поднялись на трибуну, чтоб следить за скачкой. В то время в Сан-Сиро не было
резиновой ленточки, и стартер выровнял всех лошадей, – они казались совсем
маленькими вдали на дорожке, – и затем, хлопнув своим длинным бичом, дал старт. Они
прошли мимо нас; вороная лошадь скакала впереди, и на повороте оставила всех других
далеко за собой. Я смотрел в бинокль, как они шли по задней дорожке, и видел, что
жокей изо всех сил старается сдержать ее, но он не мог сдержать ее, и когда они вышли
из-за поворота на переднюю дорожку, вороная шла на пятнадцать корпусов впереди
остальных. Пройдя столб, она сделала еще полкруга.
– Ах, как чудно, – сказала Кэтрин. – Мы получим больше трех тысяч лир. Просто
замечательная лошадь.
– Надеюсь, – сказал Кроуэлл, – краска не слиняет до выдачи.

– Нет, правда, чудесная лошадь, – сказала Кэтрин. – Интересно, мистер Мейерс на нее
ставил?