Page 83 - Прощай оружие

Глава двадцать первая
В сентябре наступили первые холодные ночи, потом и дни стали холодные, и на деревьях
в парке начали желтеть листья, и мы поняли, что лето прошло. На фронте дела шли
очень плохо, и Сан-Габриеле все не удавалось взять. На плато Баинзицца боев уже не
было, а к середине месяца прекратились бои и под Сан-Габриеле. Взять его так и не
удалось. Этторе уехал на фронт. Лошадей увезли в Рим, и скачек больше не было.
Кроуэлл тоже уехал в Рим, откуда должен был эвакуироваться в Америку. В городе два
раза вспыхивали антивоенные бунты, и в Турине тоже были серьезные беспорядки. Один
английский майор сказал мне в клубе, что итальянцы потеряли полтораста тысяч
человек на плато Баинзицца и под Сан-Габриеле. Он сказал, что, кроме того, они сорок
тысяч потеряли на Карсо. Мы выпили, и он разговорился. Он сказал, что в этом году уже
не будет боев и что итальянцы откусили больше, чем могли проглотить. Он сказал, что
наступление во Фландрии обернулось скверно. Если и дальше будут так же мало беречь
людей, как в эту осень, то союзники через год выдохнутся. Он сказал, что мы все уже
выдохлись, но что это ничего до тех пор, пока мы сами этого не знаем. Мы все
выдохлись. Вся штука в том, чтоб не признавать этого. Та страна, которая последней
поймет, что она выдохлась, выиграет войну. Мы выпили еще. Не из штаба ли я? Нет. А он
– да. Все чушь. Мы сидели вдвоем, развалившись на одном из больших кожаных диванов
клуба. Сапоги у него были из матовой кожи и тщательно начищены. Это были
роскошные сапоги. Он сказал, что все чушь. У всех на уме только дивизии и пополнения.
Грызутся из-за дивизий, а как получат их, так сейчас и угробят. Все выдохлись. Победа
все время за немцами. Вот это, черт подери, солдаты! Старый гунн, вот это солдат. Но и
они выдохлись тоже. Мы все выдохлись. Я спросил про русских. Он сказал, что и они уже
выдохлись. Я скоро сам увижу, что они выдохлись. Да и австрийцы выдохлись тоже. Вот
если бы им получить несколько дивизий гуннов, тогда бы они справились. Думает ли он,
что они перейдут в наступление этой осенью? Конечно, да. Итальянцы выдохлись. Все
знают, что они выдохлись. Старый гунн пройдет через Трентино и перережет у Виченцы
железнодорожное сообщение, – вот наши итальянцы и готовы. Австрийцы уже пробовали
это в шестнадцатом, сказал я. Но без немцев. Верно, сказал я. Но они вряд ли пойдут на
это, сказал он. Это слишком просто. Они придумают что-нибудь посложнее и на этом
окончательно выдохнутся. Мне пора, сказал я. Пора возвращаться в госпиталь.
– До свидания, – сказал он. Потом весело: – Всяческих благ. – Пессимизм его суждений
находился в резком противоречии с его веселым нравом.
Я зашел в парикмахерскую и побрился, а потом пошел в госпиталь. Моя нога к этому
времени уже поправилась настолько, что большего пока нельзя было ожидать. Три дня
назад я был на освидетельствовании. Мне оставалось лишь несколько процедур, чтобы
закончить курс лечения в Ospedale Maggiore, и я шел по переулку, стараясь не хромать.
Под навесом старик вырезывал силуэты. Я остановился посмотреть. Две девушки стояли
перед ним, и он вырезывал их силуэты вместе, поглядывая на них, откинув голову набок
и очень быстро двигая ножницами. Девушки хихикали. Он показал мне силуэты, прежде
чем наклеить их на белую бумагу и передать девушкам.
– Что, хороши? – сказал он. – Не угодно ли вам, tenente?

Девушки ушли, рассматривая свои силуэты и смеясь. Обе были хорошенькие. Одна из
них служила в закусочной напротив госпиталя.

– Пожалуй, – сказал я.

– Только снимите кепи.
– Нет. В кепи.
– Так будет хуже, – сказал старик. – Впрочем, – его лицо прояснилось, – так будет
воинственнее.
Он задвигал ножницами по черной бумаге, потом разнял обе половинки листа, наклеил
два профиля на картон и подал мне.
– Сколько вам?

– Ничего, ничего. – Он помахал рукой. – Я вам их просто так сделал.