Page 1 - Хождение по мукам. Сёстры

1
Cторонний наблюдатель из какого-нибудь заросшего липами захолустного переулка,
попадая в Петербург, испытывал в минуты внимания сложное чувство умственного
возбуждения и душевной придавленности.

Бродя по прямым и туманным улицам, мимо мрачных домов с темными окнами, с
дремлющими дворниками у ворот, глядя подолгу на многоводный и хмурый простор
Невы, на голубоватые линии мостов с зажженными еще до темноты фонарями, с
колоннадами неуютных и нерадостных дворцов, с нерусской, пронзительной высотой
Петропавловского собора, с бедными лодочками, ныряющими в темной воде, с
бесчисленными барками сырых дров вдоль гранитных набережных, заглядывая в лица
прохожих – озабоченные и бледные, с глазами, как городская муть, – видя и внимая
всему этому, сторонний наблюдатель – благонамеренный – прятал голову поглубже в
воротник, а неблагонамеренный начинал думать, что хорошо бы ударить со всей силой,
разбить вдребезги это застывшее очарование.
Еще во времена Петра Первого дьячок из Троицкой церкви, что и сейчас стоит близ
Троицкого моста, спускаясь с колокольни, впотьмах, увидел кикимору – худую бабу и
простоволосую, – сильно испугался и затем кричал в кабаке: «Петербургу, мол, быть
пусту», – за что был схвачен, пытан в Тайной канцелярии и бит кнутом нещадно.

Так с тех пор, должно быть, и повелось думать, что с Петербургом нечисто. То видели
очевидцы, как по улице Васильевского острова ехал на извозчике черт. То в полночь, в
бурю и высокую воду, сорвался с гранитной скалы и скакал по камням медный
император. То к проезжему в карете тайному советнику липнул к стеклу и приставал
мертвец – мертвый чиновник. Много таких россказней ходило по городу.

И совсем еще недавно поэт Алексей Алексеевич Бессонов, проезжая ночью на лихаче, по
дороге на острова, горбатый мостик, увидал сквозь разорванные облака в бездне неба
звезду и, глядя на нее сквозь слезы, подумал, что лихач, и нити фонарей, и весь за
спиной его спящий Петербург – лишь мечта, бред, возникший в его голове, отуманенной
вином, любовью и скукой.

Как сон, прошли два столетия: Петербург, стоящий на краю земли, в болотах и
пусторослях, грезил безграничной славой и властью; бредовыми видениями мелькали
дворцовые перевороты, убийства императоров, триумфы и кровавые казни; слабые
женщины принимали полубожественную власть; из горячих и смятых постелей
решались судьбы народов; приходили ражие парни, с могучим сложением и черными от
земли руками, и смело поднимались к трону, чтобы разделить власть, ложе и
византийскую роскошь.

С ужасом оглядывались соседи на эти бешеные взрывы фантазии. С унынием и страхом
внимали русские люди бреду столицы. Страна питала и никогда не могла досыта
напитать кровью своею петербургские призраки.

Петербург жил бурливо-холодной, пресыщенной, полуночной жизнью. Фосфорические
летние ночи, сумасшедшие и сладострастные, и бессонные ночи зимой, зеленые столы и
шорох золота, музыка, крутящиеся пары за окнами, бешеные тройки, цыгане, дуэли на
рассвете, в свисте ледяного ветра и пронзительном завывании флейт – парад войскам
перед наводящим ужас взглядом византийских глаз императора. Так жил город.

В последнее десятилетие с невероятной быстротой создавались грандиозные
предприятия. Возникали, как из воздуха, миллионные состояния. Из хрусталя и цемента
строились банки, мюзик-холлы, скетинги, великолепные кабаки, где люди оглушались
музыкой, отражением зеркал, полуобнаженными женщинами, светом, шампанским.
Спешно открывались игорные клубы, дома свиданий, театры, кинематографы, лунные
парки. Инженеры и капиталисты работали над проектом постройки новой, не виданной
еще роскоши столицы, неподалеку от Петербурга, на необитаемом острове.

В городе была эпидемия самоубийств. Залы суда наполнялись толпами истерических
женщин, жадно внимающих кровавым и возбуждающим процессам. Все было доступно –
роскошь и женщины. Разврат проникал всюду, им был, как заразой, поражен дворец.