Page 147 - Хождение по мукам. Сёстры
P. 147

35
                Иван Ильич рассчитывал на рождество съездить в Москву, но вместо этого получил
                заводскую командировку в Швецию и вернулся оттуда только в феврале; сейчас же
                исхлопотал трехнедельный отпуск и телеграфировал Даше, что выезжает двадцать
                шестого. Перед отъездом пришлось целую неделю отдежурить в мастерских. Ивана
                Ильича поразила перемена, происшедшая за его отсутствие: заводское начальство
                стало, как никогда, вежливое и заботливое, рабочие же до того все были злы, что вот-
                вот, казалось, кинет кто-нибудь о землю ключом и крикнет: «Бросай работу, выходи на
                улицу…»
                Особенно возбуждали их в эти дни отчеты Государственной думы, где шли прения по
                продовольственному вопросу. По этим отчетам было ясно видно, что правительство, едва
                сохраняя присутствие духа и достоинство, из последних сил отбивается от нападения, и
                что царские министры разговаривают уже не как чудо-богатыри, а на человеческом
                языке, и что речи министров и то, что говорит Дума, – неправда, – а настоящая правда на
                устах у всех: зловещие и темные слухи о всеобщей, и в самом близком времени, гибели
                фронта и тыла от голода и разрухи.
                Во время последнего дежурства Иван Ильич заметил особенную тревогу у рабочих. Они
                поминутно бросали станки и совещались – видимо, ждали каких-то вестей. Когда он
                спросил у Василия Рублева, о чем совещаются рабочие, Васька вдруг со злобой накинул
                на плечо ватный пиджак и вышел из мастерской, хлопнув дверью.

                – Ужасно, сволочь, злой стал Василий, – сказал Иван Рублев, – револьвер где-то
                раздобыл, с собой носит.

                Но Василий скоро появился опять, и в глубине мастерской его окружили рабочие,
                сбежались от всех станков. «Командующего войсками Петербургского военного округа
                генерал-лейтенанта Хабалова объявление…» – громко, с ударениями начал читать
                Васька белую афишку. – «В последние дни отпуск муки в пекарнях и выпечка хлеба
                производится в том же количестве, что и прежде…»

                – Врет, врет! – сейчас же крикнули голоса. – Третий день хлеба не выдают…
                – «Недостатка в продаже хлеба не должно быть…»

                – Приказал, распорядился!
                – «Если же в некоторых лавках хлеба не хватило, то потому, что многие, опасаясь
                недостатка хлеба, скупали его в запас на сухари…»
                – Кто это сухари печет? Покажи эти сухари, – завопил чей-то голос. – Ему самому в
                глотку сухарь!

                – Молчите, товарищи! – перекрикнул Васька. – Товарищи, мы должны выйти на улицу… С
                Обуховского завода четыре тысячи рабочих идут на Невский… И с Выборгской идут…

                – Верно! Пускай хлеб покажут!
                – Хлеба вам не покажут, товарищи. В городе только на три дня муки, и больше хлеба и
                муки не будет. Поезда все стоят за Уралом… За Уралом элеваторы забиты хлебом… В
                Челябинске три миллиона пудов мяса гниет на станции… В Сибири колеса мажут
                сливочным маслом…
                Вся мастерская загудела. Василий поднял руку:

                – Товарищи… хлеба нам никто не даст, покуда сами его не возьмем… Вместе с другими
                заводами выходим, товарищи, на улицу с лозунгом: «Вся власть Советам»…
                – Снимайся!.. Бросай работу!.. Гаси горны!.. – заговорили рабочие, разбегаясь по
                мастерской.
                К Ивану Ильичу подошел Василий Рублев. Усики у него вздрагивали.

                – Уходи, – проговорил он внятно, – уходи, покуда цел!
   142   143   144   145   146   147   148   149   150   151   152