Page 143 - Хождение по мукам. Сёстры

33
В четвертом часу утра Иван Ильич шел пешком с завода. Была морозная декабрьская
ночь. Извозчика не попадалось, теперь их трудно было доставать даже в центре города в
такой час. Телегин быстро шел посреди пустынной улицы, дыша паром в поднятый
воротник.

В свете редких фонарей весь воздух был пронизан падающими морозными иглами.
Громко похрустывал снег под ногами. Впереди, на желтом и плоском фасаде дома,
мерцали красноватые отблески. Свернув за угол, Телегин увидел пламя костра в
решетчатой жаровне и кругом закутанные, в облаках пара, обмерзшие фигуры.
Подальше на тротуаре стояли, вытянувшись в линию, неподвижно человек сто –
женщины, старики и подростки: очередь у продовольственной лавки. Сбоку потоптывал
валенками, похлопывал рукавицами ночной сторож.

Иван Ильич шел вдоль очереди, глядя на приникшие к стене, закутанные в платки, в
одеяла скорченные фигуры.

– Вчерась на Выборгской три лавки разнесли начисто, – сказал один голос.
– Только и остается.

– Я вчерась спрашиваю керосину полфунта, – нет, говорит, керосину больше совсем не
будет, а Дементьевых кухарка тут же приходит и при мне пять фунтов взяла по вольной
цене.

– Почем?
– По два с полтиной за фунт, девушка.

– Это за керосин-то?

– Так это не пройдет этому лавошнику, припомним, будет время.
– Сестра моя сказывала: на Охте также вот лавошника за такие дела взяли и в бочку с
рассолом головой его засунули, – утоп он, милые, а уж как просился отпустить.

– Мало мучили, их хуже надо мучить.
– А пока что – мы мерзни.

– А он в это время чаем надувается.
– Кто это чаем надувается? – спросил хриплый голос.

– Да все они чаем надуваются. Моя генеральша встанет в двенадцать часов и до самой до
ночи трескает, – как ее, идола, не разорвет.

– А ты мерзни, чахотку получай.
– Это вы совершенно верно говорите, я уже кашляю.

– А моя барышня, милые мои, – кокотка. Я вернусь с рынка, у нее – полна столовая
гостей, и все они пьяные. Сейчас потребуют яишницу, хлеба черного, водки, – словом,
что погрубее.
– Английские деньги пропивают, – проговорил чей-то голос уверенно.

– Что вы, в самом деле, говорите?
– Все продано, – уж я вам говорю – верьте: вы тут стоите, ничего не знаете, а вас всех
продали, на пятьдесят лет вперед. И армия вся продана.

– Господи!

Опять чей-то застуженный голос спросил: