Page 145 - Хождение по мукам. Сёстры

ненависти, – люди истребляют друг друга, текут реки крови. Вам этого мало? Вы еще не
прозрели? Вам нужно, чтобы и здесь, в каждом доме, человек уничтожал человека?
Опомнитесь, бросьте оружие, разрушьте границы, раскройте двери и окна жизни…
Много земли для хлеба, лугов для стад, горных склонов для виноградников…
Неисчерпаемы недра земли, – всем достанет места… Разве не видите, что вы все еще во
тьме отжитых веков…»
Извозчика и в этой части города не оказалось. Иван Ильич опять перешел Неву и
углубился в кривые улочки Петербургской стороны. Думая, разговаривая вслух, он
наконец потерял дорогу и брел наугад по темноватым и пустынным улицам, покуда не
вышел на набережную какого-то канала.

– Ну и прогулочка! – Иван Ильич, переводя дух, остановился, рассмеялся и взглянул на
часы. Было ровно пять. Из-за ближнего угла, скрипя снегом, вынырнул большой
открытый автомобиль с потушенными фонарями. На руле сидел офицер в расстегнутой
шинели; узкое бритое лицо его было бледно, и глаза, как у сильно пьяного, –
остекленевшие. Позади него второй офицер в съехавшей на затылок фуражке – лица его
не было видно – обеими руками придерживал длинный рогожный сверток. Третий в
автомобиле был штатский, с поднятым воротником пальто и в высокой котиковой шапке.
Он привстал и схватил за плечо сидевшего у руля. Автомобиль остановился неподалеку
от мостика. Иван Ильич видел, как все трое соскочили на снег, вытащили сверток,
проволокли его несколько шагов по снегу, затем с усилием подняли, донесли до
середины моста, перевалили через перила и сбросили под мост. Офицеры сейчас же
вернулись к машине, штатский же некоторое время, перегнувшись, глядел вниз, затем,
отгибая воротник, рысью догнал товарищей. Автомобиль рванулся полным ходом и
исчез.
– Фу ты, пакость какая, – пробормотал Иван Ильич, все эти минуты стоявший затаив
дыхание. Он пошел к мостику, но сколько ни вглядывался с него, – в черной большой
полынье под мостом ничего не было видно, только булькала вонючая и теплая вода из
сточной трубы. – Фу ты, пакость какая, – пробормотал опять Иван Ильич и, морщась,
пошел по тротуару вдоль канала. На углу он нашел наконец извозчика, обмерзшего
древнего старичка на губастой лошади, и, когда, сев в санки и застегнув мерзлую
полость, закрыл глаза, – все тело его загудело от усталости. «Я люблю, – вот это
истинно, – подумал он, – как бы я ни поступал, если это от любви, – это хорошо».