Page 115 - Старик
P. 115

смотрел в ее сторону и не  слушал,  что  она  бормочет.  В  черном  стекле
                  отражались абажур, скатерть и сгорбленная,  с  белым  хохлом,  запавшим  в
                  плечи, фигура старика за столом. Потом свояченица ушла, он посидел
                  немного
                  один, дверь отворилась, и вышел Николай Эрастович с горящей  папироской
                  -
                  значит, собрался идти в сад, в доме  курить  не  разрешалось.  Но  Николай
                  Эрастович уходить не спешил, стоял на веранде, выпуская табачный дым -
                  что
                  было наглостью, - и произнес негромко:
                     - Вас хорошо отблагодарили за верную службу...
                     Павел Евграфович почувствовал, как  внутри  у  него  все  задрожало  от
                  ненависти - непонятно какой,  то  ли  то  была  ненависть  его  к  Николаю
                  Эрастовичу, то ли передалась ненависть Николая  Эрастовича  к  нему,  -  и
                  сказал едва слышно, пропавшим голосом:
                     - Я никому _не служил_ и не ждал никакой _благодарности_...
                     Николай Эрастович, попыхивая дымом, вышел на крыльцо. Вскоре из
                  комнаты
                  появилась Верочка и, проходя мимо, не глядя на отца, сказала:
                     - Русик просил напомнить насчет Приходько.
                     - Его нету, - сказал Павел Евграфович ей вслед.
                     - Приехал. Я видела утром.
                     Павел Евграфович  продолжал  сидеть  один  за  столом,  глядя  на  свое
                  отражение в черном стекле. Нет, сегодня уж никуда - болят ноги. И в голове
                  шум. Давление поднялось. К себе пойти? Вроде бы рано. Читать  -  глаза  не

                  годятся, спать - не заснешь, промаешься часов до трех впотьмах,  лучше  уж
                  на веранде, где люди бывают. Тут светло, горит  лампа  под  абажуром.  Так
                  просидел долго. Люди бывали - проходили из сада в  дом,  из  дома  в  сад,
                  жаловались на что-то, вздыхали, разговаривали  между  собой,  исчезали  за
                  дверью, - он не обращал на них внимания.  Смотрел  в  сторону,  -  занятый
                  мыслями. Хотя мыслей особых не  было,  потому  что  голова  устала.  Потом
                  сделалась глубокая ночная тишина и  застучали  легкие  лапы  по  ступеням,
                  заскреблись в дверь, вошел Арапка, конфузясь, прося извинения  за  поздний
                  час, пригибая морду к  полу  и  хвостом  метя.  Деликатнейший  пес!  Павел
                  Евграфович обрадовался и пошел, стараясь не скрипеть, не шаркать - все уже
                  легли, кто в доме, кто в саду, - искать что-нибудь для пса на кухне...
                     Такая же душная ночь в том августе: девятнадцатый год, какой-то  хутор,
                  название забыто. Запах юности - полынь. Никогда больше не проникала в
                  тебя
                  так  сильно  эта  горечь  -  полынь.  Прискакал  нарочный  с   телеграфным
                  сообщением, да никто и не спит в ту  ночь.  Какой  сон!  Прорыв  Мамонтова
                  оледенил нас, как град. На стыке VIII и IX армий, верстах в ста к  западу.
                  Он рвется не в нашу сторону, а на север, будто бы далеко,  но  весь  фронт
                  затрепетал, как едва зашитая рана. Захвачены  Тамбов  и  Козлов.  И  вдруг
   110   111   112   113   114   115   116   117   118   119   120