Page 116 - Старик

ночной гонец с телеграммой: корпус Мигулина двинулся из Саранска на
фронт!
Нарушив все приказы. Самовольное выступление. Предательство?
Повернул
штыки? Соединяться с Деникиным? _То, о чем предупреждали, случилось?_
Отчетливый ночной ужас в степи, где гарь трав и запах полыни. Первое:
неужели она с ним? Все дальше отрывается от меня Ася, за все более
необозримые рубежи. Теперь уже за гранью, куда не достать, только штыком
и
смертью. Не надо лгать себе. Первая мысль именно такова: штыком и
смертью.
И даже секундная радость, миг надежды, ибо есть путь, потому что сразу
_поверили_. Какие-то люди из политотдела фронта, какой-то раненый
командир, пытавшийся пробраться в Козлов, буян и крикун, все мы,
отрезанные мамонтовским движением от штаба Южфронта, который был
в
Козлове, а теперь неведомо где, отлетел на север, все мы, кроме Шуры,
мгновенно приняли новость на веру. Приказом Южфронта Мигулин
назван
предателем и объявлен вне закона. С нами ночует какой-то молодой попик.
Нет, не попик, семинарист. Хуторянин пригрел его из жалости. Семинарист -
помешанный, все время тихо смеется и плачет, бормоча что-то. Никто не
замечает его, не слышит бормотания. Он, как птица, что-то курлычет в углу.
Вдруг подходит ко мне, присаживается рядом на корточки - он долговяз,
тощ

- и говорит со значительностью и печалью, грозя мне пальцем:
- Ты пойми, имя сей звезде - полынь... И вода стала, как полынь, и люди
помирают от горечи...
Поразили слова: звезда - полынь. Не знал, что это из библейского
текста, объяснили после, и, как ни странно, объяснил один из работников
политотдела, грамотный мужик, а тогда подумал, что бред, чушь. Он вот
отчего - всю его семью порешили. Где-то на юге. Но не можем понять, кто
порешил: то ли белые, то ли григорьевцы, то ли какая-нибудь Маруська
Никифорова. Этих марусек развелось видимо-невидимо, в каждом
бандитском
отряде своя, но настоящую Маруську Никифорову видел я в мае
восемнадцатого, под Ростовом. В белой черкеске с газырями. Попик
бормочет
несуразно: "Саранча пожрала... Жабы нечистые..." И вот сидим ночью,
рассуждаем, гудим, смолим махру, и тут телеграмма. Сергея Кирилловича -
вне закона. Мигулина, героя, старого бойца революции, может застрелить
всякий. Раненый командир бушует яростней всех: изменник! Шкура!
Недаром о
нем молва шла! Не выдержал, волчья пасть! Да я б его моментом, не
думавши...