Page 128 - Старик

телеграммы, вся брань с деятелями Южфронта - устно и по прямому проводу
-
не дают результата. Как сказано: и хочется, и колется. В июне хочется, в
июле колется, потом то так, то этак. Оттого Шура зол, что никому
втолковать не может: "Поверьте до конца!" И на Мигулина сердит потому,
что
тот бешенствует и себе вредит: прогнал, едва не кулаками, чрезвычайного
представителя Южфронта, который приехал проверять работу политотдела.
Входят Логачев и Харин, политкомы, совсем молодые, Логачеву года
двадцать три, Харин чуть старше. Логачев - из Новочеркасска, студент,
Харин - ростовский, рабочий, котельщик. Оба проводили реквизиции в
северных округах в феврале и марте, прославились как твердые,
неустрашимые
_исполнители_ - их называют "хоперские коммунисты", - и у Мигулина,
конечно, с ними вражда.
- Значит, бросаете нас, Александр Пименович? - Бледно улыбается
маленький востроносый Логачев. Смотрит, как всегда, высокомерно,
откинув
голову. - А не похож ли ваш отъезд на бегство известных тварей с корабля?
- Я человек служивый. Приказ... - мрачно, без обиды объясняет Шура.
- А по сути? По внутреннему чувству как?
Они молодые. То их захлестывает задор, то охватывает страх. Мигулин в
приступах ярости грозит их застрелить. А они угрожают арестом,
расстрелом
ему. Как же работать вместе? Никакая работа не движется. Корпус гниет в

бездействии. А Деникин тем временем готовится рвать фронт, и через
несколько дней в стык между армиями вонзится конница Мамонтова.
- По внутреннему чувству я вас, ребята, жалею. Не хочу оставлять на
съедение комкору. Он вас доест...
- А может, мы его? Вражину? - прищуривается тяжелорукий котельщик.
- Он не вражина. Он революционер, но крестьянский, то есть
мелкобуржуазный. И для нас человек ценный, потому что враг наших
врагов.
Ясно? Пока вы эту истину не усвоите, будет вам худо и опасно...
Шура все так хорошо понимает, но сил и терпения работать с
замечательным революционером нет. Троцкий написал на одной из
первых
мигулинских телеграмм: "Донская учредиловщина и левая эсеровщина". Так
и
осталось, вроде несмываемой красно-сургучной печати. Наум Орлик!
Тоже
любил определять состав и навешивать сигнатурки. Аптекарский подход к
человечеству - точнее сказать, к человеку - длился десятилетиями, нет
ничего удобней готовых формул, но теперь все смешалось. Склянки
побились,