Page 123 - Старик
P. 123

прошлом году многих из вас красновская контрреволюционная волна
                  заставила
                  оставить родные степи и хаты. Много пришлось пережить и выстрадать...
                  Если
                  одолеет генерал Деникин, спасения никому нет. Сколько ни  катись,  сколько
                  ни уходи, а где-нибудь да ждет тебя стена, где  прикончат  тебя  кадетские
                  банды... Но если одолеем мы... Итак, граждане изгнанники,  все  ко  мне!..
                  Бойтесь, если мертвые услышат и встанут, а вы будете спать! Бойтесь,  если
                  цепи рабства уже над вашими головами!" И концовка сочинения,  конечно
                  же,
                  замечательная: "Да здравствует социальная революция! Да здравствует
                  чистая
                  правда!"
                     Ася рассказывает секретно - и просит, чтоб я не передавал,  Мигулин  не
                  хочет, чтоб знали - о том, что  деникинцы  покарали  его  семью,  захватив
                  Михайлинскую. Истязали мать, расстреляли отца и брата.  Жена  Мигулина,
                  с
                  которой он расстался перед войной, бежала  с  дочерьми,  спаслась.  А  его
                  старший сын погиб на германском  фронте.  Спалили  хату,  двор  -  беженцы
                  рассказали - и на пепелище поставили столб с надписью:  "Отсюда
                  выродился
                  змей, иуда донской Мигулин". Гордость не позволяет, чтоб  сочувствовали  и
                  жалели. Но ведь эта расправа - залог того, что не предаст, не перекинется!
                     - Почему просит никому не рассказывать?
                     - Павлик, он странный... Он такой чудной, бесхитростный...

                     Помню это слово, меня изумившее: бесхитростный. Наверное, вот  что:  не
                  умеющий, не желающий извлекать для себя пользу ни из  чего.  Он  и  ей  не
                  рассказывал долго. А потом, рассказав, предупредил: "Все сгорело вот  тут,
                  и никто не касайся". И правда странный. Как-то стоим с Асей возле штабного
                  вагона, разговариваем. Ася жмется к  вагону,  боится  отойти  на  тридцать
                  шагов, ей не велено удаляться, потому что (потому ли?) может каждую
                  минуту
                  понадобиться, отстукать какой-нибудь приказ или воззвание. Я, споря с нею,
                  говорю:
                     -  Ася,  пойми...  -  и  тут  показывается  Мигулин,   смотрит   диким,
                  исподлобным взглядом.
                     -  Вам,   молодой   человек,   надлежит   называть   мою   жену   Анной
                  Константиновной. - И грубым криком: - Шоб никаких Ась, понятно?
                     Это происходит,  однако,  в  пору,  когда  он  накален,  взбудоражен  и
                  спокойным тоном разговаривать не может. Южфронт не дает помощи.  Опять
                  то
                  же самое: мигулинский корпус - будто бы не  родной!  Опять  пасынок  среди
                  любимых детей. Впрочем, одно название - корпус... В конце июня  Мигулин
                  и
   118   119   120   121   122   123   124   125   126   127   128