Page 50 - Старик
P. 50

произвести реквизицию, натолкнулся на пулеметы и приходится
                  разворачивать
                  настоящий бой. Все зыбко, неспокойно, запутано - оно и радость,  ликование
                  газет,  победные  клики  на  митингах   и   какая-то   тайная   лихорадка,
                  предчувствие потрясений. Потому что ходим по краю. Шуре многое не по
                  нраву
                  из того, что  делается  на  Дону.  Он  ругается  иной  раз  до  крика,  до
                  безобразнейших оскорблений с местными ревкомовцами, с  Бычиным,
                  Гайлитом,
                  со своими трибунальскими, с людьми из Донревкома,  от  чьего  имени  вдруг
                  нагрянул в Михайлинскую наш приятель Леонтий Шигонцев.
                     Вспоминать смех, какую  глупость  творили:  лампасы  носить  запрещено,
                  казаком называться нельзя, даже слово "станица" упразднили, надо  говорить
                  "волость". Будто  в  словах  и  лампасах  дело!  Вздумали  за  три  месяца
                  перестругать народ. Бог ты мой, вот дров наломано в ту  весну!  И  все  от
                  какого-то спеха, страха,  от  безумной  нутряной  лихорадки  -  закрепить,
                  перестроить разом, навсегда, навеки! - потому что  полки  прошли,  дивизии
                  проскакали, а почва живая, колышется...  Конечно,  были  среди  них  враги
                  истинные, ненавистники лютые, были богатей, несокрушимые в  злобе,  их
                  не
                  переделать, не примирить, только огнем... Но нельзя же  под  один  гребень
                  всех...
                     Бычин говорит: "А я всему их гадскому племени не верю! Потому  что  нас
                  завсегда душили. За людей не считали. Мужик и мужик,  лепешка  коровья.
                  У

                  них для нас доброго слова нет..." - "Никому  не  веришь?"  -  "Никому!"  -
                  "Неужто все таковы?" - "Все волки; только одни зубы кажут, а другие  морду
                  к земле гнут, так что не видать".
                     Шура объясняет терпеливо:  казак  казаку  рознь,  в  южных  округах,  к
                  примеру, средний казачий надел двадцать -  двадцать  пять  десятин,  а  на
                  севере - две, четыре десятины... Как же равнять?.. То же  насчет  казачьих
                  прав и привилегий: в низовьях  они  имеют  значение,  а  на  севере  почти
                  бесполезны... Возьмите хоть права на рыбную ловлю, на недра...  Юг  всегда
                  жил в ущерб северу... Марксизм учит: бытие определяет  сознание.  А  бытие
                  тут отнюдь не равное...
                     ...Бычин все знает про марксизм, согласно кивает  головой,  похожей  на
                  стог, но в глазах, белых, неподкупных, свинец.
                     "Верно, бывает и голытьба, и рвань. Только знаешь, Александр Пименович,
                  когда моего брата чуть не убили, кнутами засекли - он и  досе  инвалид,  -
                  там не одни богачи, там и рвань  была,  зверствовали  не  хуже".  А  секли
                  брата, оказывается, "по молодому делу,  учителеву  дочку  в  саду  помял".
                  "Выходит, за дело?" - "Как за дело,  Александр  Пименович?  Он  по  любви,
                  жениться хотел, а они - ты, мол,  хам  и  думать  не  моги...  Обидно!  Мы
                  казаки, белая кость, а ты гужеед, скотина, тебе  навоз  копать.  Они  хотя
                  учителя,  но  буржуи  чистой  воды.  У  них   два   работника   постоянно.
   45   46   47   48   49   50   51   52   53   54   55