Page 77 - Старик
P. 77

не сообщил: "А знаете, дорогой сосед, что вы меня  из  партии  турнули  во
                  время оно?" - "Да ну?" - "Ей-богу..." И на том конец.  Хе-хе,  ха-ха.  Все
                  уладилось, устроилось, перемешалось, упрочилось. По вечерам
                  приветствовали
                  друг друга, приподнимая полотняные фуражки и шляпы из соломки. Потом
                  годы
                  прошли, разлука невольная, вернулся перед войной, жить  в  Москве  нельзя,
                  дачный дом стал единственным  прибежищем,  Галя  трепетала,  боялась,  что
                  увидят, разгадают, он мотался в Муром, из Мурома,  прописка  была  там.  И
                  опять встреча, невнятный разговор, о том о сем, о детях, о войне. В Европе
                  шла война, у нас - накануне. Тот вдруг напомнил: "А не забыли, как меня  в
                  двадцать пятом году  из  партии  гнали?"  -  "Забыл",  -  признался  Павел
                  Евграфович. "А я нет. Всегда буду помнить". И ушел с улыбкой.  Через  день
                  нагрянули с проверкой, и понеслось, завертелось... Галя  убеждена,  что  -
                  он. Кто знает. Может, и он. В точности неизвестно. Ничем не кончилось,  не
                  успело  кончиться,  потому  что  рухнул  июнь,  Павел  Евграфович  ушел  в
                  ополчение и всю войну - солдатом. Два ранения одолел.  В  Польше  в  сорок
                  четвертом в разрушенном фольварке ночью  наткнулся  на  Руслана.
                  Ночевали
                  танкисты. Вот была встреча! И  еще  годы  прошли,  заново  все  уладилось,
                  переменилось,  упрочилось.  Дачные  домики   просели,   подгнили,   железо
                  проржавело, зато возле домиков появились баллоны с газом,  зелень  в  саду
                  разрослась пышно. Опять встречи то там  то  сям,  на  дорожках,  на  чужих
                  верандах, раскланиваются, бормочут по пустякам.  А  то  дочка,  неряшливая
                  жирная  баба,  забежит  бесцеремонно:  "У  вас  нет  лишней  лампочки  нам

                  одолжить? Мы в понедельник отдадим!" Галя никогда ничего не давала.  А
                  он
                  давал. Ему казалось, все прошлое провалилось куда-то  в  яму,  в  прорубь,
                  нечего поминать. Но доходило до  смехотворного:  однажды  к  тому
                  явились
                  пионеры целой ватагой, он их в садике принимал, рассказывал о
                  _гражданской
                  войне_. Бог ты мой, что же мог рассказать  бедный  юнкерок,
                  недощипанный?
                  Иной раз заберет ретивое пойти взять  за  галстук:  "Зачем  же  ты,  такой
                  сякой, немазаный,  людям  голову  морочишь?"  А  там  думаешь:  ну  его  к
                  лешему... Прошло, проехало... Обманул всех,  перекрутился,  ну  и  черт  с
                  тобой... Вот только просить у него ничего не надо.
                     Дорога поднялась на взгорок, где стояла  скамейка;  тут,  под  соснами,
                  всегда кто-нибудь сидел душными вечерами. И сейчас,  проходя  мимо,
                  Павел
                  Евграфович заметил недвижную  в  углу  скамейки  фигуру.  Как  показалось,
                  женщина. Светлело платье. Окликнул: кто? Женщина ответила не сразу:
                     - Я, Павел Евграфович...
                     Узнал голос Валентины. Сел рядом  с  охотой  -  оттягивался  неприятный
   72   73   74   75   76   77   78   79   80   81   82