Page 75 - Старик

- Нет, ты уж не тяни. На следующей неделе будет правление, а в конце
месяца общее собрание.
- Не в конце месяца, а в первое воскресенье сентября, - сказал
Лалецкий. - Да все бесполезно. Дом пойдет Кандаурову; так же точно, как
то, что вы сейчас сидите без трех...
Лалецкий захохотал. Опять заговорили непонятно, зашлепали картами.
Потом Руслан сказал:
- Братцы, вы недооцениваете общественность. Ведь вы же будете
голосовать _против Кандаурова_?
- Пожалуй, - сказал Лалецкий.
- Что касается меня, - сказал Графчик, - то я его вычеркну жирным
карандашом. Подобные типы мне противопоказаны.
- А что в нем плохого? - спросил Павел Евграфович.
- Мне трудно объяснить, Павел Евграфович. Вот вас, например, я глубоко
уважаю. Когда я прихожу к вам в гости, когда разговариваю с вами, с вашим
сыном, я как-то успокаиваюсь душой и сердцем, я как-то расслабляюсь,
понимаете?
- Красиво говорит, собака, - сказал Руслан.
- А когда вижу этого типа, у меня повышается сахар в крови.
- Там еще один претендент прорезался, - сказал Лалецкий. - Некий
Изварин. Жил тут до войны. Приходько его зачем-то тащит... Непонятно
зачем, все равно дом пойдет Кандаурову...
- Почему непонятно? Очень понятно...
- Играйте, маэстро! Бросайте карточку!
- Очень даже понятно - хочет Кандаурова подоить пожирней. Ведь чем

больше претендентов, тем, сами понимаете...
- Изварин? Санька? - вскрикнул Руслан. - Неужто он еще существует?
Они могли болтать, шлепая картами, целый вечер и всю ночь. Павел
Евграфович сказал, что пойдет в сад, подышит воздухом: пришло в голову
сейчас же, не откладывая, отправиться к Приходько, чтоб неприятнейший
разговор не висел над душой. Но объявлять об этом не хотелось. Взял палку,
стал спускаться с крыльца. В саду было черно, душно. Обычный
сладковатый
запах флоксов и Табаков - в августе вечерами тут пахло мощно - теперь
почти не чувствовался. Все иссохло, исчахло, перетлело. Над чернотою
деревьев в блеклом ночном небе, серебристом от звезд, стояла красная луна.
Нащупывая палкой тропу, Павел Евграфович выбрался из гущи кустов и
молодых
липок на дорогу, которая вела в глубь участка. Они догадываются, что
разговор с Приходько неприятен, но никто не знает почему. Таких людей,
которые могли бы знать, не осталось. Галя знала. Она с ним не здоровалась.
Никогда не здоровалась ни с ним, ни с его женой, хотя жена конечно же ни
при чем, но Галя была непреклонна. Она говорила: "Ты как хочешь, можешь
с