Page 75 - Старик
P. 75

- Нет, ты уж не тяни. На следующей неделе будет правление,  а  в  конце
                  месяца общее собрание.
                     - Не в  конце  месяца,  а  в  первое  воскресенье  сентября,  -  сказал
                  Лалецкий. - Да все бесполезно. Дом пойдет Кандаурову; так  же  точно,  как
                  то, что вы сейчас сидите без трех...
                     Лалецкий захохотал.  Опять  заговорили  непонятно,  зашлепали  картами.
                  Потом Руслан сказал:
                     -  Братцы,  вы  недооцениваете  общественность.  Ведь  вы   же   будете
                  голосовать _против Кандаурова_?
                     - Пожалуй, - сказал Лалецкий.
                     - Что касается меня, - сказал Графчик,  -  то  я  его  вычеркну  жирным
                  карандашом. Подобные типы мне противопоказаны.
                     - А что в нем плохого? - спросил Павел Евграфович.
                     - Мне трудно объяснить, Павел Евграфович. Вот вас, например, я  глубоко
                  уважаю. Когда я прихожу к вам в гости, когда разговариваю с вами, с  вашим
                  сыном, я как-то успокаиваюсь  душой  и  сердцем,  я  как-то  расслабляюсь,
                  понимаете?
                     - Красиво говорит, собака, - сказал Руслан.
                     - А когда вижу этого типа, у меня повышается сахар в крови.
                     - Там еще один  претендент  прорезался,  -  сказал  Лалецкий.  -  Некий
                  Изварин. Жил тут до  войны.  Приходько  его  зачем-то  тащит...  Непонятно
                  зачем, все равно дом пойдет Кандаурову...
                     - Почему непонятно? Очень понятно...
                     - Играйте, маэстро! Бросайте карточку!
                     - Очень даже понятно - хочет  Кандаурова  подоить  пожирней.  Ведь  чем

                  больше претендентов, тем, сами понимаете...
                     - Изварин? Санька? - вскрикнул Руслан. - Неужто он еще существует?
                     Они могли болтать, шлепая  картами,  целый  вечер  и  всю  ночь.  Павел
                  Евграфович сказал, что пойдет в сад, подышит  воздухом:  пришло  в  голову
                  сейчас же, не откладывая,  отправиться  к  Приходько,  чтоб  неприятнейший
                  разговор не висел над душой. Но объявлять об этом не хотелось. Взял палку,
                  стал спускаться с крыльца. В саду было черно, душно.  Обычный
                  сладковатый
                  запах флоксов и Табаков - в августе вечерами  тут  пахло  мощно  -  теперь
                  почти не чувствовался.  Все  иссохло,  исчахло,  перетлело.  Над  чернотою
                  деревьев в блеклом ночном небе, серебристом от звезд, стояла красная луна.
                  Нащупывая палкой тропу, Павел Евграфович выбрался из гущи кустов и
                  молодых
                  липок на дорогу, которая вела  в  глубь  участка.  Они  догадываются,  что
                  разговор с Приходько неприятен, но никто не  знает  почему.  Таких  людей,
                  которые могли бы знать, не осталось. Галя знала. Она с ним не здоровалась.
                  Никогда не здоровалась ни с ним, ни с его женой, хотя жена конечно  же  ни
                  при чем, но Галя была непреклонна. Она говорила: "Ты как хочешь, можешь
                  с
   70   71   72   73   74   75   76   77   78   79   80