Page 158 - Рассказы
P. 158
– вот уж упрямый народишко! И возьми даже своих ученых людей – агрономов, учителей:
нет зазнавитее человека, чем свой, деревенский же, но который выучился в городе и опять
приехал сюда. Ведь она же идет, она же никого не видит! Какого бы она малого росточка ни
была, а все норовит выше людей глядеть. Городские, те как-то умеют, собаки, и культуру
свою показать, и никого не унизить. Он с тобой, наоборот, первый поздоровается.
– Так… Ну ладно,– сказал Алеша.– Пойду.
И Алеша пошел в баню. Очень любил он пройти из дома в баню как раз при такой
погоде, когда холодно и сыро. Ходил всегда в одном белье, нарочно шел медленно, чтоб
озябнуть. Еще находил какое-нибудь заделье по пути: собачью цепь распутает, пойдет
воротца хорошенько прикроет. Это чтоб покрепче озябнуть.
В предбаннике Алеша разделся донага, мельком оглядел себя – ничего, крепкий еще
мужик. А уж сердце заныло – в баню хочет. Алеша усмехнулся на свое нетерпение. Еще
побыл маленько в предбаннике… Кожа покрылась пупырышками, как тот самый крепдешин,
хэх… Язви тебя в душу, чего только в жизни не бывает! Вот за что и любил Алеша субботу:
в субботу он так много размышлял, вспоминал, думал, как ни в какой другой день. Так за
какие же такие великие ценности отдавать вам эту субботу? А?
Догоню, догоню, догоню,
Хабибу догоню!..
– пропел Алеша негромко, открыл дверь и ступил в баню.
Эх, жизнь!.. Была в селе общая баня, и Алеша сходил туда разок – для ощущения. Смех
и грех! Там как раз цыгане мылись. Они не мылись, а в основном пиво пили. Мужики ворчат
на них, а они тоже ругаются: "Вы не понимаете, что такое баня!" Они понимают! Хоть,
впрочем, в такой-то бане, как общая-то, только пиво и пить сидеть. Не баня, а недоразумение
какое-то. Хорошо еще не в субботу ходил; в субботу истопил свою и смыл к чертовой матери
все воспоминания об общественной бане.
…И пошла тут жизнь-вполне конкретная, но и вполне тоже необъяснимая-до краев
дорогая и родная. Пошел Алеша двигать тазы, ведра…– стал налаживать маленький
Ташкент. Всякое вредное напряжение совсем отпустило Алешу, мелкие мысли покинули
голову, вселилась в душу некая цельность, крупность, ясность – жизнь стала понятной. То
есть она была рядом, за окошечком бани, но Алеша стал недосягаем для нее, для ее суетни и
злости, он стал большой и снисходительный. И любил Алеша – от полноты и покоя – попеть
пока, пока еще не наладился париться. Наливал в тазик воду, слушал небесно-чистый звук
струи и незаметно для себя пел негромко. Песен он не знал: помнил только кое-какие
деревенские частушки да обрывки песен, которые пели дети дома. В бане он любил
помурлыкать частушки.
Погляжу я по народу -
Нет моёго милого,
– спел Алеша, зачерпнул еще воды.
Кучерявый чуб большой,
Как у Ворошилова.
И еще зачерпнул, еще спел:
Истопила мама баню,
Посылает париться.
Мне, мамаша, не до бани -
Миленький венчается.