Page 155 - Рассказы

славный момент!
Алеша присел на корточки перед каменкой и неотрывно смотрел, как огонь, сперва
маленький, робкий, трепетный, все становится больше, все надежней. Алеша всегда много
думал, глядя на огонь. Например: "Вот вы там хотите, чтобы все люди жили одинаково…
Два полена и то сгорают неодинаково, а вы хотите, чтоб люди прожили одинаково!" Или еще
он сделал открытие: человек, помирая, в конце в самом,– так вдруг захочет жить, так
обнадеется, так возрадуется какому-нибудь лекарству!.. Это знают. Но точно так и палка
любая: догорая, так вдруг вспыхнет, так озарится вся, такую выкинет шапку огня, что диву
даешься: откуда такая последняя сила?
Дрова хорошо разгорелись, теперь можно пойти чайку попить. Алеша умылся из
рукомойника, вытерся и с легкой душой пошел в дом. Пока он занимался баней, ребятишки,
один за одним, ушлепали в школу. Дверь – Алеша слышал – то и дело хлопала, и скрипели
воротца. Алеша любил детей, но никто бы никогда так не подумал, что он любит детей: он не
показывал. Иногда он подолгу внимательно смотрел на какого-нибудь, и у него в груди ныло
от любви и восторга. Он все изумлялся природе: из чего получился человек?! Ведь не из
чего, из малой какой-то малости. Особенно он их любил, когда они были еще совсем
маленькие, беспомощные. Вот уж, правда что, стебелек малый: давай цепляйся теперь изо
всех силенок, карабкайся. Впереди много всякого будет – никаким умом вперед не скинешь.
И они растут, карабкаются. Будь на то Алешина воля, он бы еще пятерых смастерил, но жена
устала. Когда пили чай, поговорили с женой.
– Холодно как уж стало. Снег, гляди, выпадет,– сказала жена.
– И выпадет. Оно бы и ничего, выпал-то, на сырую землю.
– Затопил?
– Затопил.
– Кузьмовна заходила… Денег занять.
– Ну? Дала?
– Дала. До среды, говорит, а там, мол, за картошку получит…
– Ну и ладно.– Алеше нравилось, что у них можно, например, занять денег – все как-то
повеселей в глаза людям смотришь. А то наладились: "Бесконвойный, Бесконвойный".
Глупые.– Сколько попросила-то?
– Пятнадцать рублей. В среду, говорит, за картошку получим…
– Ну и ладно. Пойду продолжать.
Жена ничего не сказала на это, не сказала, что иди, мол, или еще чего в таком духе, но
и другого чего тоже не сказала. А раньше, бывало, говорила, до ругани дело доходило: надо
то сделать, надо это сделать – не день же целый баню топить! Алеша и тут не уступил ни на
волос: в субботу только баня. Все. Гори все синим огнем! Пропади все пропадом! "Что мне,
душу свою на куски порезать?!" – кричал тогда Алеша не своим голосом. И это испугало
Таисью, жену. Дело в том, что старший брат Алеши, Иван, вот так-то застрелился. А довела
тоже жена родная: тоже чего-то ругались, ругались, до того доругались, что брат Иван стал
биться головой об стенку и приговаривать: "Да до каких же я пор буду мучиться-то?! До
каких?! До каких?!" Дура жена вместо того, чтобы успокоить его, взяла да еще
подъелдыкнула: "Давай, давай… Сильней! Ну-ка, лоб крепче или стенка?" Иван сгреб
ружье… Жена брякнулась в обморок, а Иван полыхнул себе в грудь, Двое детей осталось.
Тогда-то Таисью и предупредили: "Смотри… а то не в роду ли это у их". И Таисья
отступилась.
Напившись чаю, Алеща покурил в тепле, возле печки, и пошел опять в баню. А баня
вовсю топилась.
Из двери ровно и сильно, похоже, как река заворачивает, валил, плавно загибаясь
кверху, дым. Это первая пора, потом, когда в каменке накопится больше жару, дыму станет
меньше. Важно вовремя еще подкинуть: чтоб и не на угли уже, но и не набить тесно – огню
нужен простор. Надо, чтоб горело вольно, обильно, во всех углах сразу. Алеша подлез под
поток дыма к каменке, сел на пол и несколько времени сидел, глядя в горячий огонь. Пол