Page 86 - Рассказы

меня гладила костлявой рукой и хотела поцеловать в лоб,– я устаю, Я потом отдыхаю, Я
наслаждаюсь и люблю жизнь больше всех прокуроров, вместе взятых. Ты говоришь – риск?
А я говорю – да. Пусть обмирает душа, пусть она дрожит, как овечий хвост,– я иду прямо, я
не споткнусь и не поверну назад.
– Ты кем работал до этого? – поинтересовался Никитич,
– Я? Агентом по снабжению. По культурным связям с зарубежными странами. Вообще
я был ученый. Я был доцентом на тему: "Что такое колорадский жук и как с ним бороться",–
Парень замолчал, а через минуту сонным голосом сказал: – Все, отец… Я ушел.
– Спи.
Никитич пошуровал короткой клюкой в камельке, набил трубочку и стал думать про
парня. Вот тебе и жизнь – все дадено человеку: красивый, здоровый, башка вроде недурная…
А… что? Дальше что? По лесам бегать? Нет, это город их доводит до ручки. Они там
свихнулись все. Внуки Никитича – трое – тоже живут в большом городе. Двое учатся, один
работает, женат. Они не хвастают, как этот, но их тянет в город. Когда они приезжают летом,
им скучно. Никитич достает ружья, водит в тайгу и ждет, что они просветлеют, отдохнут
душой и проветрят мозги от ученья. Они притворяются, что им хорошо, а Никитичу
становится неловко: у него больше ничего нет, чем порадовать внуков. Ему тяжело
становится, как будто он обманул их. У них на уме один город. И этот, на нарах, без ума в
город рвется. На его месте надо уйти подальше, вырыть землянку и пять лет не
показываться, если уж сидеть невмоготу стало. А он снова туда, где на каждом шагу могут за
шкирку взять. И ведь знает, что возьмут, а идет… "Что за сила такая в этом городе! Ну
ладно, я – старик, я бывал там три раза всего, я не понимаю… Согласен, Там весело и огней
много. Но раз я не понимаю, так я и не хаю. Охота там? На здоровье, а мне здесь хорошо. Но
так получается, что они приходят оттуда и нос воротят: скучно, тоска. Да присмотрись
хорошенько! Ты же увидеть-то ничего не успел, а уж давай молоть про свой город. А
посмотри, как, к примеру, муравей живет. Или – крот. Да любая животина!.. Возьми
приглядись для интереса. А потом думай: много ты про жизнь знаешь или нет? Вы мне –
сказки про город?.. А если я начну рассказывать, сколько я знаю! Но меня не слушают, а на
вас глаза пялят – городской. А мне хрен с тобой, что ты городской, что ты штиблетами по
тротуару форсишь. Дофорсился вот: отвалили лет пятнадцать, наверно, за красивую-то
жизнь. Магазин, наверно, подломил, не иначе. Шиканул разок – и загремел. И опять на рога
лезет. Сам! Это уж, значит, не может без города. Опять на какой-нибудь магазин нацелился.
Шампанское… а откуда оно, шампанское-то, возьмется? Дурачье… Сожрет он вас, город, с
костями вместе. И жалко дураков. И ничего сделать нельзя. Не докажешь".
Дрова в камельке догорели. Никитич дождался, когда последние искорки умерли в
золе, закрыл трубу, погасил фонарь, лег рядом с парнем. Тот глубоко и ровно дышал,
неловко подвернув под себя руку. Даже не шевельнулся, когда Никитич поправил его руку.
"Намаялся,-подумал Никитич.-Дурило… А кто заставляет? Эх, вы!!"
…За полночь на улице, около избушки, зашумели. Послышались голоса двух или трех
мужчин.
Парень рывком привстал – как не спал.
Никитич тоже приподнял голову.
– Кто это? – быстро спросил парень.
– Шут их знает.
Парень рванулся с нар – к двери, послушал, зашарил рукой по стене – искал ружье.
Никитич догадался,
– Ну-ка, не дури! – прикрикнул негромко.– Хуже беды наделаешь,
– Кто это? – опять спросил парень.
– Не знаю, тебе говорят.
– Не пускай, закройся.
– Дурак. Кто в избушке закрывается? Нечем закрываться-то. Ложись и не шевелися.
– Ну, дед!..