Page 104 - Тихий Дон

тоном, не допускавшим никаких возражений, приказал жене:
— Затопляй печь!
Григорий отлежался на печи, в хозяйских штанах, пока высушилась одежда; повечеряв
постными щами, лег спать.
Выехал он ни свет ни заря. Лежал впереди путь в сто тридцать пять верст, и дорога
была каждая минута. Грозила степная весенняя распутица; в каждом ярке и каждой балке —
шумные потоки снеговой воды.
Черная оголенная дорога резала лошадей. По заморозку-утреннику дотянул до
тавричанского участка, лежавшего в четырех верстах от дороги, и стал на развилке.
Дымились потные лошади, позади лежал сверкающий на земле след полозьев. Григорий
бросил в участке сани, подвязал лошадям хвосты, поехал верхом, ведя вторую лошадь в
поводу. Утром в вербное воскресенье добрался до Ягодного.
Старый пан выслушал подробный рассказ о дороге, пошел глянуть на лошадей. Сашка
водил их по двору, сердито поглядывая на их глубоко ввалившиеся бока.
— Как лошади? — спросил пан, подходя.
— Само собой понятно, — буркнул Сашка, не останавливаясь, сотрясая седую
прозелень круглой бороды.
— Не перегнал?
— Нету. Гнедой грудь потер хомутом. Пустяковина.
— Отдыхай. — Пан повел рукою в сторону дожидавшегося Григория.
Тот пошел в людскую, но отдохнуть пришлось только ночь. На следующий день утром
пришел Вениамин в новой сатиновой голубой рубахе, в жирке всегдашней улыбки.
— Григорий, к пану. Сейчас же!
Генерал шлепал по залу в валеных туфлях. Григорий раз кашлянул, переминаясь с ноги
на ногу у дверей зала, в другой — пан поднял голову.
— Тебе чего?
— Вениамин покликал.
— Ах да. Иди седлай жеребца и Крепыша. Скажи, чтоб Лукерья не выносила собакам.
На охоту!
Григорий повернулся идти. Пан вернул его окликом:
— Слышишь? Поедешь со мной.
Аксинья сунула в карман Григорьева полушубка пресную пышку, пришептывая:
— Поисть не даст, вражина!.. Мордуют его черти. Ты б, Гриша, хучь шарф повязал.
Григорий подвел к палисаднику оседланных лошадей, свистом созвал собак. Пан
вышел в поддевке синего сукна, подпоясанной наборным ремнем. За плечом висела
никелевая с пробковыми стенками фляга; свисая с руки, гадюкой волочился позади витой
арапник.
Держа поводья, Григорий наблюдал за стариком и удивился легкости, с какой тот
метнул на седло свое костистое старое тело.
— За мной держи, — коротко приказал генерал, рукой в перчатке ласково разбирая
поводья.
Под Григорием взыграл и пошел боком, по-кочетиному неся голову, четырехлеток
жеребец. Он был не кован на задние и, попадая на гладкий ледок, оскользался, приседая,
наддавал на все ноги. В сутуловатой, но надежной посадке баюкался на широкой спине
Крепыша старый пан.
— Мы куда? — равняясь, спросил Григорий.
— К Ольшанскому буераку, — густым басом отозвался пан.
Лошади шли дружно. Жеребец просил поводьев, по-лебединому изгибая короткую
шею, косил выпуклым глазом на седока, норовил укусить за колено. Поднялись на изволок, и
пан пустил Крепыша машистой рысью. Собаки бежали позади Григория, раскинувшись
короткой цепкой. Черная старая сука бежала, касаясь горбатой мордой кончика лошадиного
хвоста. Жеребец приседал, горячась, хотел лягнуть назойливую суку, но та приотставала,