Page 142 - Тихий Дон

Остальные молчали, зажатые в кулаке одного чувства. Григорий прислушивался к
учащенному бою сердца (будто кто-то маленький, но тяжелый, там, в левой стороне груди,
делал бег на месте) и сознавал, что владеет им совсем иное чувство при взгляде на этих
чужих людей, чем то, которое испытывал он на маневрах, видя «противника».
Сотник делал в полевой книжке какие-то отметки карандашом. Вахмистр согнал с
холма казаков, спешил их, поднялся к сотнику. Тот поманил Григория пальцем:
— Мелехов!
— Я.
Григорий поднялся на холм, разминая затекшие ноги. Сотник подал ему сложенную
вчетверо бумажку.
— У тебя лошадь добрей остальных. К командиру полка наметом.
Григорий спрятал в грудной карман бумагу, сошел к лошади, спуская на подбородок
ремень фуражки.
Сотник глядел ему вслед, выждал, пока Григорий сел на коня, и кинул взгляд на
решетку ручных часов.
Полк подтягивался к Королевке, когда Григорий прискакал с донесением.
Полковник Каледин отдал распоряжение адъютанту, и тот запылил к первой сотне.
Четвертая сотня текла по Королевке и быстро, как на ученье, развернулась за околицей.
От холма подскакал с казаками третьего взвода сотник Семенов.
Сотня выравнивала подкову построения. Кони мотали головами: жалил слепень;
позвякивали уздечки. В полуденной тиши глухо гудел топот первой сотни, проходившей
последние дворы деревни.
Подъесаул Полковников на переплясывающем статном коне выскакал перед строй;
туго подбирая поводья, продел руку в темляк. Григорий, задерживая дыхание, ждал
команды. На левом фланге мягко грохотала первая сотня, разворачиваясь, готовясь.
Подъесаул вырвал из ножен шашку, клинок блекло сверкнул голубизной.
— Со-о-от-ня-а-а-а-а! — Шашка накренилась вправо, влево и упала вперед,
задержавшись в воздухе повыше торчмя поднятых ушей коня. «Рассыпаться лавой, и
вперед», — в уме перевел Григорий немую команду. — Пики к бою, шашки вон, в атаку
марш-марш! — обрезал есаул команду и выпустил коня.
Глухо охнула земля, распятая под множеством копыт. Григорий едва успел опустить
пику (он попал в первый ряд), как конь, захваченный хлынувшим потоком лошадей,
рванулся и понес, забирая вовсю. Впереди рябил на сером фоне поля подъесаул
Полковников. Неудержно летел навстречу черный клин пахоты. Первая сотня взвыла
трясучим колеблющимся криком, крик перенесло к четвертой сотне. Лошади в комок
сжимали ноги и пластались, кидая назад сажени. Сквозь режущий свист в ушах Григорий
услышал хлопки далеких еще выстрелов. Первая цвинькнула где-то высоко пуля, тягучий
свист ее забороздил стеклянную хмарь неба. Григорий до боли прижимал к боку горячее
древко пики, ладонь потела, словно смазанная слизистой жидкостью. Свист перелетавших
пуль заставлял его клонить голову к мокрой шее коня, в ноздри ему бил острый запах
конского пота. Как сквозь запотевшие стекла бинокля, видел бурую гряду окопов, серых
людей, бежавших к городу. Пулемет без передышки стлал над головами казаков веером
разбегающийся визг пуль; они рвали впереди и под ногами лошадей ватные хлопья пыли.
В середине грудной клетки Григория словно одубело то, что до атаки суетливо гоняло
кровь, он не чувствовал ничего, кроме звона в ушах и боли в пальцах левой ноги.
Выхолощенная страхом мысль путала в голове тяжелый, застывающий клубок.
Первым упал с коня хорунжий Ляховский. На него наскакал Прохор.
Оглянувшись, Григорий запечатлел в памяти кусочек виденного: конь Прохора,
прыгнув через распластанного на земле хорунжего, ощерил зубы и упал, подогнув шею.
Прохор слетел с него, выбитый из седла толчком. Резцом, как алмазом на стекле, вырезала
память Григория и удержала надолго розовые десны Прохорова коня с ощеренными плитами
зубов, Прохора, упавшего плашмя, растоптанного копытами скакавшего сзади казака.