Page 139 - Тихий Дон

вызревшие овсы. Кони тянулись к низким метелкам, вырывая из рук казаков поводья.
Ласковый свет заползал Григорию под набухшие от бессонницы веки; Григорий поднимал
голову и слышал все тот же однообразный, как скрип арбы, голос Прохора.
Пробудил его внезапно приплывший из-за далекого овсяного поля густой перекатистый
гул.
— Стреляют! — почти крикнул Прохор.
Страх налил мутью его телячьи глаза. Григорий поднял голову: перед ним двигалась в
такт с конской спиной серая шинель взводного урядника, сбоку млело поле с нескошенными
делянами жита, с жаворонком, плясавшим на уровне телеграфного столба. Сотня оживилась,
густой орудийный стон прошел по ней электрическим током. Подъесаул Полковников,
подхлестнутый стрельбой, повел сотню рысью. За узлом проселочных дорог, сходившихся у
брошенной корчмы, стали попадаться подводы беженцев. Мимо сотни промчался эскадрон
нарядных драгун. Ротмистр с русыми баками, на рыжем кровном коне, иронически оглядел
казаков и дал коню шпоры. В ложбинке, болотистой и топкой, застряла гаубичная батарея.
Ездовые мордовали лошадей, около суетилась прислуга. Рослый рябой батареец нес от
корчмы охапку досок, оторванных, наверное, от забора.
Сотня обогнала пехотный полк. Солдаты со скатанными шинелями шли быстро, солнце
отсвечивало в их начищенных котелках и стекало с жал штыков. Ефрейтор последней роты,
маленький, но бедовый, кинул в Григория комком грязи:
— Лови, в австрийцев кинешь!
— Не дури, кобылка. — Григорий на лету рассек плетью комок грязи.
— Казачки, везите им от нас поклоны!
— Сами свидетесь!
В головной колонне наяривали похабную песню; толстозадый, похожий на бабу солдат
шел сбочь колонны задом, щелкая ладонями по куцым голенищам. Офицеры посмеивались.
Острый душок недалекой опасности сближал их с солдатами, делал снисходительней.
От корчмы до деревни Горовищук гусеницами ползли пехотные части, обозы, батареи,
лазареты. Чувствовалось смертное дыхание близких боев.
У деревни Берестечко четвертую сотню обогнал командир полка Каледин. С ним рядом
ехал войсковой старшина. Григорий, провожая глазами статную фигуру полковника,
слышал, как войсковой старшина, волнуясь, говорил ему:
— На трехверстке, Василий Максимович, не обозначена эта деревушка. Мы можем
попасть в неловкое положение.
Ответа полковника Григорий не слышал. Догоняя их, проскакал адъютант. Конь его
улегал на левую заднюю. Григорий машинально определил добротность адъютантского
коня.
Вдали под покатым склоном поля показались халупы деревушки. Полк шел
переменным аллюром, и лошади заметно припотели. Григорий ладонью щупал
потемневшую шею своего Гнедого, посматривал по сторонам. За деревушкой, зелеными
остриями вонзаясь в синеющий купол неба, виднелись вершины леса. За лесом пухнул
орудийный гул; теперь он потрясал слух всадников, заставляя настораживаться лошадей, в
промежутки частили ружейные залпы. Далекие таяли за лесом дымки шрапнельных
разрывов, ружейные залпы отплывали куда-то правее леса, то замирая, то усиливаясь.
Григорий остро воспринимал каждый звук, нервы его все более взвинчивались. Прохор
Зыков ерзал в седле, болтал не умолкая:
— Григорий, стреляют, — похоже, как ребята палкой по частоколу. Верно ить?
— Молчи ты, балабон!
Сотня подтянулась к деревушке. Во дворах кишат солдаты; в хатах — суетня: хозяева
собираются выезжать. Всюду на лицах жителей лежала печать смятения и растерянности. В
одном дворе Григорий, проезжая, видел: солдаты развели огонь под крышей сарая, а хозяин
— высокий седой белорус, — раздавленный гнетом внезапного несчастья, ходил мимо, не
обращая внимания. Григорий видел, как семья его бросала на телегу подушки в красных