Page 158 - Тихий Дон

белесого драгуна в голову, но шашка падала на стальные боковые пластинки каски,
соскальзывала.
Астахов прорвал кольцо и выскочил, истекая кровью. За ним погнался немецкий
офицер. Почти в упор убил его Астахов выстрелом, сорвав с плеча винтовку. Это и
послужило переломным моментом в схватке. Немцы, все израненные нелепыми ударами,
потеряв офицера, рассыпались, отошли. Их не преследовали. По ним не стреляли вслед.
Казаки поскакали напрямки к местечку Пеликалие, к сотне; немцы, подняв упавшего с седла
раненого товарища, уходили к границе.
Отскакав с полверсты, Иванков зашатался.
— Я все… Я падаю! — Он остановил коня, но Астахов дернул поводья.
— Ходу!
Крючков размазывал по лицу кровь, щупал грудь. На гимнастерке рдяно мокрели
пятна.
От фольварка, где находился второй пост, разбились надвое.
— Направо ехать, — сказал Астахов, указывая на сказочно зеленевшее за двором
болото в ольшанике.
— Нет, налево! — упрямился Крючков.
Разъехались. Астахов с Иванковым приехали в местечко позже. У околицы их ждали
казаки своей сотни.
Иванков кинул поводья, прыгнул о седла и, закачавшись, упал. Из закаменевшей руки
его с трудом вынули шашку.
Спустя час почти вся сотня выехала на место, где был убит германский офицер. Казаки
сняли с него обувь, одежду и оружие, толпились, рассматривая молодое, нахмуренное, уже
пожелтевшее лицо убитого. Усть-хоперец Тарасов успел снять с убитого часы с серебряной
решеткой и тут же продал их взводному уряднику. В бумажнике нашли немного денег,
письмо, локон белокурых волос в конверте и фотографию девушки с надменным
улыбающимся ртом.

IX

Из этого после сделали подвиг. Крючков, любимец командира сотни, по его реляции
получил Георгия. Товарищи его остались в тени. Героя отослали в штаб дивизии, где он
слонялся до конца войны, получив остальные три креста за то, что из Петрограда и Москвы
на него приезжали смотреть влиятельные дамы и господа офицеры. Дамы ахали, дамы
угощали донского казака дорогими папиросами и сладостями, а он вначале порол их
тысячным матом, а после, под благотворным влиянием штабных подхалимов в офицерских
погонах, сделал из этого доходную профессию: рассказывал о «подвиге», сгущая краски до
черноты, врал без зазрения совести, и дамы восторгались, с восхищением смотрели на
рябоватое раэбойницкое лицо казака-героя. Всем было хорошо и приятно.
Приезжал в Ставку царь, и Крючкова возили ему на показ. Рыжеватый сонный
император осмотрел Крючкова, как лошадь, поморгал кислыми сумчатыми веками, потрепал
его по плечу.
— Молодец казак! — и, повернувшись к свите: — Дайте мне сельтерской воды.
Чубатая голова Крючкова не сходила со страниц газет и журналов. Были папиросы с
портретом Крючкова. Нижегородское купечество поднесло ему золотое оружие.
Мундир, снятый с германского офицера, убитого Астаховым, прикрепили к фанерной
широкой доске, и генерал фон Ренненкампф, посадив в автомобиль Иванкова и адъютанта с
этой доской, ездил перед строем уходивших на передовые позиции войск, произносил
зажигательно-казенные речи.
А было так: столкнулись на поле смерти люди, еще не успевшие наломать рук на
уничтожении себе подобных, в объявшем их животном ужасе натыкались, сшибались,
наносили слепые удары, уродовали себя и лошадей и разбежались, вспугнутые выстрелом,