Page 161 - Тихий Дон

— Поклон от жены, эй, служба!
— Спаси Христос.
— А где тут Борис Белов?
— В какой сотне был?
— В четвертой, никак.
— А откель он сам?
— С Затона Вешенской станицы.
— На что он тебе сдался? — ввязывался в летучий разговор третий.
— Стал быть, нужен. Письмо везу.
— Его, брат, надысь под Райбродами убили.
— Да ну?..
— Ей-бо! На моих глазах. Под левую сиську пуля вдарила.
— Кто тут из вас с Черной речки?
— Нету, проезжай.
Сотня вобрала хвост и строем стала посредине двора. Плотина загустела вернувшимися
к купанию казаками.
Немного погодя подошли только что приехавшие из маршевой сотни. Григорий присел
рядом с братом. Глина на плотине тяжко пахла сырью. По краю зеленой травой зацветала
густая вода. Григорий бил в рубцах и складках рубахи вшей, рассказывал:
— Я, Петро, уморился душой. Я зараз будто недобитый какой… Будто под
мельничными жерновами побывал, перемяли они меня и выплюнули. — Голос у него
жалующийся, надтреснутый, и борозда (ее только что, с чувством внутреннего страха,
заметил Петро) темнела, стекая наискось через лоб, незнакомая, пугающая какой-то
переменой, отчужденностью.
— Как оно? — спросил Петро, стягивая рубаху, обнажая белое тело с ровно
надрезанной полосой загара на шее.
— А вот видишь как, — заторопился Григорий, и голос окреп в злобе, — людей
стравили, и не попадайся! Хуже бирюков стал народ. Злоба кругом. Мне зараз думается,
ежели человека мне укусить — он бешеный сделается.
— Тебе-то приходилось… убивать?
— Приходилось!.. — почти крикнул Григорий и скомкал и кинул под ноги рубаху.
Потом долго мял пальцами горло, словно пропихивал застрявшее слово, смотрел в сторону.
— Говори, — приказал Петро, избегая и боясь встретиться с братом глазами.
— Меня совесть убивает. Я под Лешнювом заколол одного пикой. Сгоряча… Иначе
нельзя было… А зачем я энтого срубил?
— Ну?
— Вот и ну, срубил зря человека и хвораю через него, гада, душой. По ночам снится,
сволочь. Аль я виноват?
— Ты не обмялся ишо. Погоди, оно придет в чоку.
— Ваша сотня — маршевая? — спросил Григорий.
— Зачем? Нет, мы в Двадцать седьмом полку.
— А я думал — нам подмога.
— Нашу сотню к какой-то пехотной дивизии пристегивают, это мы ее догоняем, а с
нами маршевая шла, молодых к вам пригнали.
— Так. Ну, давай искупаемся.
Григорий, торопясь, снял шаровары, отошел на гребень плотины, коричневый,
сутуло-стройный, на взгляд Петра постаревший за время разлуки. Вытягивая руки, он
головой вниз кинулся в воду; тяжелая зелень воды сомкнулась над ним и разошлась плеском.
Он плыл к группе гоготавших посередине казаков, ласково шлепая ладонями по воде, лениво
двигая плечами.
Петро долго снимал нательный крест и молитву, зашитую в материнское
благословение. Гайтан сунул под рубаху, вошел в воду с опасливой брезгливостью, помочил