Page 221 - Тихий Дон

За время стоянки на отдыхе единственный раз услышал Листницкий подмывающие,
бодрящие слова старинной казачьей песни. Совершая обычную вечернюю прогулку, он шел
мимо сарая. До него донеслись полухмельные голоса и хохот. Листницкий догадался, что
каптенармус, ездивший в местечко Незвиску за продуктами, привез оттуда самогонки и
угостил казаков. Подвыпившие житной водки казаки о чем-то спорили, смеялись.
Возвращаясь с прогулки, Листницкий еще издали услышал мощные раскаты песни и дикий,
пронзительный, но складный присвист:

На войне кто не бывал,
Тот и страху не видал.
День мы мокнем, ночь дрожим,
Всею ноченьку не спим.

«Фи-ю-ю-ю-ю-ю-ю! Фи-ю-ю-ю-ю-ю-ю! Фю-ю-ю!» — сплошной вибрирушей струей
тек, спирально вился высвист, и, покрывая его, гремело, самое малое, голосов тридцать:

В чистом поле страх и горе
Каждый день, каждый час.

Какой-то озорник, видно из молодых, оглушительно и коротко высвистывая, бил по
деревянному настилу пола вприсядку. Четко раздавались удары каблуков, заглушаемые
песней:

Море Черное шумит,
В кораблях огонь горит.
Огонь тушим,
Турок душим,
Слава донским казакам!

Листницкий шел, непроизвольно улыбаясь, норовя шагать в такт голосам. «Быть
может, в пехотных частях не так резко ощущается эта тяга домой, — думал он. Но рассудок
подсовывал холодные возражения: — А в пехоте разве иные люди? Несомненно, казаки
болезненней реагируют на вынужденное сидение в окопах — по роду службы привыкли к
постоянному движению. А тут в течение двух лет приходится отсиживаться или топтаться на
месте в бесплодных попытках наступления. Армия слаба, как никогда. Нужны сильная рука,
крупный успех, движение вперед — это встряхнуло бы. Хотя история знает такие примеры,
когда в эпоху затяжных войн самые устойчивые и дисциплинированные войска
расшатывались морально. Суворов — и тот испытал на себе… Но казаки будут держаться.
Если и уйдут, то последними. Все же это — маленькая обособленная нация, по традиции
воинственная, а не то что какой-либо фабричный или мужицкий сброд».
Словно желая разубедить его, в сарае чей-то надтреснутый ломкий голос затянул
«Калинушку». Голоса подхватили, и Листницкий, уходя, слышал все ту же тоску, перелитую
в песнь:

Офицер молодой богу молится.
Молодой казак домой просится:
— Ой, да офицер молодой,
Отпусти меня домой,
Отпусти меня домой
К отцу.
К отцу, матери родной,
К отцу, Матери родной