Page 223 - Тихий Дон

— Я получил от Степана записку. Просит прислать парня, знающего в военном деле.
Ты поедешь к нему. Но вот как с документами? Удастся ли?
— Какая работа у него? — спросил Бунчук и поднялся на цыпочки, вешая на гвоздь
полотенце.
— Инструктировать ребят. А ты все не растешь? — улыбнулся хозяин.
— Незачем, — отмахнулся Бунчук. — Особенно при теперешнем моем положении.
Мне надо быть с гороховый стручок ростом, чтобы не так заметно было.
Они проговорили до серой зорьки. А через день Бунчук, переодетый и подкрашенный
до неузнаваемости, с документами на имя солдата 441-го Оршанского полка Николая
Ухватова, получившего чистую отставку по случаю ранения в грудь, вышел из местечка,
направляясь на станцию.

III

На Владимиро-Волынском и Ковельском направлениях, в районе действий Особой
армии (армия была по счету тринадцатой, но так как 13 — цифра несчастливая, а суеверием
страдали и большие генералы, то армию наименовали «Особой»), в последних числах
сентября началась подготовка к наступлению. Неподалеку от деревни Свинюхи
командованием был избран плацдарм, удобный для развертывания наступления, и
артиллерийская подготовка началась.
Небывалое количество артиллерии было стянуто к указанному месту. Сотни тысяч
разнокалиберных снарядов в течение девяти дней месили пространство, занятое двумя
линиями немецких окопов. В первый же день, как только начался интенсивный обстрел,
немцы покинули первую линию окопов, оставив одних наблюдателей. Через несколько дней
они бросили и вторую линию, перейдя на третью.
На десятый день части Туркестанского корпуса, стрелки, пошли в наступление.
Наступали французским способом — волнами. Шестнадцать волн выплеснули русские
окопы. Колыхаясь, редея, закипая у безобразных комьев смявшейся колючей проволоки,
накатывались серые волны людского прибоя. А с немецкой стороны, оттуда, из-за
обугленных пней сизого ольшаника, из-за песчаных сгорбленных увалов, рвало, трясло,
взметывало и полыхало густым беспрерывным гулом, трескучим пожаром выстрелов:
Гууууу… Гуууу… Гук! Гак! Бууууу-м!
Изредка прорывался залп отдельной батареи и снова полз, подступал, полонил
многоверстную округу:
Гууууу… Гууууу… Гууууу…
Трррррааа-рррааа-та-та-та-та! — безумно спешили немецкие пулеметы.
На пространстве с версту в поперечнике на супесной изуродованной земле вихрем
рвались черные столбы разрывов, и волны наступающих дробились, вскипали, брызгами
рассыпались от воронок и все ползли, ползли…
Все чаще месили землю черные вспышки разрывов, гуще поливал наступающих косой,
резучий визг шрапнели, жестче хлестал приникающий к земле пулеметный огонь. Били, не
подпуская к проволочным заграждениям. И не подпустили. Из шестнадцати волн докатились
три последних, а от изуродованных проволочных заграждений, поднявших к небу опаленные
укрепы на скрученной проволоке, словно разбившись о них, стекали обратно ручейками,
каплями…
Девять с лишним тысяч жизней выплеснули в тот день на супесную невеселую землю
неподалеку от деревни Свинюхи.
Через два часа наступление возобновилось сызнова. Пошли части 2-й и 3-й дивизий
Туркестанского стрелкового корпуса. Левее по щелям стягивались к первой линии окопов
части 53-й пехотной дивизии и 307-я Сибирская стрелковая бригада, на правом фланге
туркестанцев шли батальоны 3-й гренадерской дивизии.
Командир 30-го армейского корпуса Особой армии, генерал-лейтенант Гаврилов