Page 277 - Тихий Дон

— Вполне разделяю ваш взгляд! Пойду до конца. Надо обдумать, взвесить — и
ударить. Поручите мне, Лавр Георгиевич.
— План разработан мною. Детали разработают полковник Лебедев и капитан Роженко.
Ведь вы, Александр Сергеевич, завалены работой. Доверьтесь мне, у нас еще будет время
обсудить все и, если явится необходимость, внести соответствующие изменения.
Эти дни Ставка жила лихорадочной жизнью. Ежедневно в губернаторский дом в
Могилеве с предложением услуг являлись с фронтов из различных частей, в пропыленных
защитных гимнастерках, загорелые и обветренные офицеры, приезжали щеголеватые
представители Союза офицеров и Совета союза казачьих войск, шли гонцы с Дона от
Каледина — наказного атамана Области войска Донского. Наезжали штатские, разные
«визитеры». Было немало стервятников, дальним нюхом чуявших запах большой крови и
предугадывавших, чья твердая рука вскроет стране вены, и слетавшихся в Могилев с
надеждой, что и им удастся урвать кус, если Корнилов захватит власть. Имена Завойко —
бывшего корниловского ординарца, богатого помещика, крупного спекулянта, и Аладьина,
заядлого монархиста, назывались в Ставке, как имена людей, имеющих самое близкое
отношение к верховному. В военной среде шли слухи, что Корнилов попал в авантюрное
окружение. И в то же время в широких кругах офицерства, кадетов и монархистов
господствовало убеждение, что Корнилов — надежное знамя восстановления старой,
упавшей в феврале, России. И под это знамя стекались отовсюду страстно желавшие
реставрации.
13 августа Корнилов выехал в Москву на Государственное совещание.
Теплый, чуть облачный день. Небо словно отлито из голубоватого алюминия. В зените
поярчатая, в сиреневой опушке, туча. Из тучи на поля, на стрекочущий по рельсам поезд, на
сказочно оперенный увяданием лес, на далекие акварельно-чистого рисунка контуры берез,
на всю одетую вдовьим цветом предосеннюю землю — косой преломленный в отсветах
радуги благодатный дождь.
Поезд мечет назад пространство. За поездом рудым шлейфом дым. У открытого окна
вагона маленький в защитном мундире с Георгиями генерал. Сузив косые углисто-черные
глаза, он высовывает в окно голову, и парные капли дождя щедро мочат его покрытое
давнишним загаром лицо и черные вислые усы; ветер шевелит, зачесывает назад
по-ребячески спадающую на лоб прядку волос.

XIV

За день до приезда Корнилова в Москву есаул Листницкий прибыл туда с поручением
особой важности от Совета союза казачьих войск. Передав в штаб находившегося в Москве
казачьего полка пакет, он узнал, что назавтра ожидается Корнилов.
В полдень Листницкий был на Александровском вокзале. В зале ожидания и буфетах
первого и второго классов — крутое месиво встречающих; военные преобладают. На
перроне строится почетный караул от Александровского военного училища, у виадука —
московский женский батальон смерти. Около трех часов пополудни — поезд. Разом стих
разговор. Зычный, взвихрившийся всплеск оркестра и шаркающий топот множества ног.
Взбугрившаяся толпа подхватила, понесла, кинула Листницкого на перрон. Выбравшись из
свалки, он увидел: у вагона главнокомандующего строятся в две шеренги текинцы.
Блещущая лаком стена вагона рябит, отражая их ярко-красные халаты. Корнилов, вышедший
в сопровождении нескольких военных. начал обход почетного караула, депутаций от Союза
георгиевских кавалеров, Союза офицеров армии и флота, Совета союза казачьих войск.
Из числа лиц, представлявшихся верховному, Листницкий узнал донского атамана
Каледина и генерала Зайончковского, остальных называли по именам окружавшие его
офицеры:
— Кисляков — товарищ министра путей сообщения.
— Городской голова Руднев.