Page 290 - Тихий Дон

Прощай, родимый хуторок!
Прощай ты, девка молодая,
Ой, да прощай, лазоревый цветок!

Бывало, от зари до зорьки
Лежал у милки да на руке,
А и эх, теперя от зари до зорьки
Стою с винтовкою в руке…

Из-за серой махины пакгауза вышел человек. Постоял, прислушиваясь к песне, оглядел
пути, отмеченные желтыми запятыми огней, уверенно пошел к эшелону. Шаги его мягко
звучали на шпалах, глохли, когда ступал и шел по утрамбованному суглинку. Он миновал
крайний вагон, его окликнул, оборвав песню, стоявший у дверей казак:
— Кто таков?
— А тебе кого? — нехотя отозвался, уходя.
— Чего шляешься по ночам? Мы вас, жуликов, шлепаем! Присматриваешь, что плохо
лежит?
Не отвечая, человек прошел до середины состава, спросил, просовывая голову в
дверную щель вагона:
— Какая сотня?
— Арестантская, — хахакнули из темноты.
— Делом спрашиваю — какая?
— Вторая.
— А четвертый взвод где?
— Шестой от головы вагон.
У шестого от паровоза вагона курили трое казаков. Один сидел на корточках, двое
стояли около. Они молча смотрели на подходившего к ним человека.
— Здорово живете, станичники!
— Слава богу, — ответил один, всматриваясь в лицо подошедшего.
— Никита Дугин живой? Тут он?
— А вот я, — певческим тенорком отозвался сидевший на корточках и встал, каблуком
задавил цигарку. — Не опознаю тебя. Чей ты? Откель? — Он вытянул бородатое лицо,
стараясь разглядеть незнакомого человека в шинели и помятой солдатской фуражке, и вдруг
изумленно крякнул: — Илья! Бунчук? Любезный мой, откель тебя лихоманец вытряхнул?
Подержав в шершавой ладони волосатую руку Бунчука, нагибаясь к нему, негромко
сказал:
— Это свои ребята, ты их не боись. Откель ты очутился тут? Говори же, еж тебя
наколи!
Бунчук за руку поздоровался с остальными казаками, ответил надломленным,
чугунно-глухим голосом:
— Приехал из Питера, насилу разыскал вас. Дело есть. Надо потолковать. Я, брат, рад
видеть тебя живым и здоровым.
Он улыбался, на сером квадрате его большого лобастого лица белели зубы, тепло,
сдержанно и весело поблескивали глаза.
— Потолковать? — пел тенорок бородатого. — Ты хучь и офицер, а нашим
кумпанством, значит, не гребуешь? Ну спасибо, Илюша, спаси Христос, а то мы ласковое
слово и ощупкой не пробовали… — В голосе его подрагивали нотки добродушного,
беззлобного смеха.
Бунчук так же приветливо отшутился:
— Будет, будет тебе воду мутить! Ты все играешься! Шутки шутишь, а у самого борода
ниже пупка.
— Бороду мы могем в любой час побрить, а вот ты скажи, что там в Питере? Бунты