Page 291 - Тихий Дон

зачались?
— Пойдем-ка в вагон, — обещающе предложил Бунчук.
Они влезли в вагон. Дугин кого-то расталкивал ногами, вполголоса говорил:
— Вставайте, ребятежь! Человек нужный прибыл к нам в гости. Ну, поторапливайтесь,
служивые, поскореича!
Казаки покряхтывали, вставали. Чьи-то большие, провонявшие табаком и конским
потом ладони, бережно касаясь, ощупали в темноте лицо присевшего на седло Бунчука;
густой мазутный бас спросил:
— Бунчук?
— Я. А это ты, Чикамасов?
— Я, я. Здорово, дружок!
— Здравствуй.
— Зараз сбегаю, ребят третьего взвода покличу.
— Ну-ну!.. Мотай.
Третий взвод пришел почти целиком, лишь двое остались при лошадях. Казаки
подходили к Бунчуку, совали черствые краюхи ладоней, наклоняясь, вглядывались при свете
фонаря в его большое, угрюмоватое лицо, называли то Бунчуком, то Ильей Митричем, то
Илюшей, но во всех голосах одним тоном звучал товарищеский, теплый привет.
В вагоне стало душно. На дощатых стенах танцевали световые блики, качались и
увеличивались в размерах безобразные тени, жирным лампадным светом дымился фонарь.
Бунчука заботливо усадили к свету. Передние сидели на корточках, остальные, стоя,
обручем сомкнулись вокруг. Тенористый Дугин откашлялся.
— Письмо твою, Илья Митрич, мы надысь получили, одначе нам хотится послушать от
тебя и чтоб ты посоветовал нам, как в дальнейшем быть. Ить двигают нас к Питеру — что ты
поделаешь?
— Видишь, какое дело, Митрич, — заговорил стоявший у самых дверей казак с серьгой
в морщеной мочке уха, тот самый казак, которого обидел некогда Листницкий, не разрешив
кипятить чай на окопном щите, — тут к нам подбиваются разные агитаторы, отговаривают
— мол, не ходите на Петроград, мол, воевать нам промеж себя не из чего, и разное подобное
гутарют. Мы слухать — слухаем, а веры им дюже не даем. Чужой народ. Может, они нас под
монастырь надворничать ведут, — кто их знает? Откажись, а Корнилов черкесов направит —
и вот опять кроворазлитие выйдет. А вот ты — наш, казак, и мы тебе веры больше даем и
очень даже благодарственны, что письмишки нам из Питера писал и газеты опять же… тут,
признаться, бумагой бедствовали, а газеты получим…
— Чего мелешь, чего брешешь, дурья голова? — возмущенно перебил один. — Ты —
неграмотный, так думаешь — и всем темно, как тебе? Как будто мы на курево газеты
потребляли! Вперед, Илья Митрич, мы их от головы до хвоста перечитаем, бывалоча.
— Набрехал, дьявол грызной!
— «На курево» — рубанул тоже!
— С дуру, как с дубу!
— Братушки! Я не в том понятии сказал, — оправдывался казак с серьгой. — Конешно,
спервоначалу мы газеты читали…
— Вы самое читали?
— Мне грамоту не привелось узнать… к тому говорю, что вообче читали, а потом уж
на курево…
Бунчук, скупо улыбаясь, сидел на седле, посматривал на казаков; ему неудобно было
говорить сидя, он привстал и, поворачиваясь к фонарю спиной, медленно, натужно
заговорил:
— В Петрограде вам делать нечего. Никаких бунтов там нет. Знаете вы, для чего вас
туда посылают? Чтобы свергнуть Временное правительство… Вот! Кто вас ведет? —
царский генерал Корнилов. Для чего ему надо спихнуть Керенского? Чтобы самому сесть на
это место. Смотрите, станичники! Деревянное ярмо с вас хочут скинуть, а уж ежели наденут,